Но поспешить не удалось. Через полчаса поднялся пыльный ветер, который постепенно переходил в бурю. Желтые полотнища пыли и песка застлали небо и землю. В таких условиях не шло никакой речи о том, чтобы куда-то двигаться.
Алан, с одной стороны, обрадовался, что те, кого они преследуют, тоже не могут передвигаться, а с другой разозлился и расстроился оттого, что после бури не останется следов.
И все же, насколько он понимал, в отсутствии следов не было проблемы. Себ заинтересован в том, чтобы Алан нашел его в Разрушенных Оазисах, которые расположены на севере. А в этом мире Оазисы — прав Матиас — никогда не находятся слишком далеко друг от друга.
Они спрятались в ложбине между невысокими скалами, чьи причудливые формы выточили бесчисленные пустынные ветра. Им пришлось оставаться в этом ненадежном укрытии весь день, а потом и всю ночь, ибо буря закончилась лишь на рассвете второго дня. Когда они, вытряхивая мелкий песок из одежды и волос, отплевываясь и бранясь на капризы погоды, выбрались из ложбины, им открылся неузнаваемый пейзаж. Буря сдвинула барханы, а кое-где буквально вырыла целые ущелья и нагромоздила горы. Рядом с их скалами из сухой земли вылезли другие скалы, которых вчера не было — они скрывались под почвой.
У этих новых скал была совершенно необычная форма прямоугольников, сточенных и деформированных временем и стихиями.
— Что это? — пробормотал Димитрий. — Друзья! Это… это ведь древние стены!
Алан встрепенулся.
— Мы прибыли? Это Разрушенный Оазис?
Димитрий, заинтересованный, спрыгнул с лошади и побежал к стенам-скалам. Алан увидел, как здоровяк наклонился, глядя куда-то в густую тень между параллельно расположенными каменными структурами.
— Тут дыра!
— Я не видеть Черная граница, — поджал губы Тэн.
— Ее, должно быть, замело песком, — отозвался Алан, крутя головой в попытках найти еще какие-нибудь подсказки, которые доложили бы о том, что они попали в Разрушенный Оазис.
— Черная граница всегда чиста от мусора, земли, травы и песка, — напомнил Матиас. — Это или Разрушенный Оазис, у которого напрочь снесло границу, или вовсе не Оазис.
— Но если это не Оазис, откуда здесь человеческие постройки?
— Кто сказал, что это человеческие постройки?
— А чьи же еще? — удивился Алан. — Не Твари же эти руины возвели?
Матиас усмехнулся и подвигал бровями, как бы говоря: кто знает, мой друг, кто знает?
— В числе прочих среди старых Пилигримов ходила легенда… — сказал он. — Точнее, не легенда, а байка… Что якобы давным-давно, в эпоху до Оазисов, на земле процветала цивилизация нечеловеческих существ. Они построили циклопические города, ныне скрывшиеся под землей или водой. А потом выродились, их культура разрушилась, а величественные дворцы развеялись в прах. Далекие потомки этой расы живут в Дебрях до сих пор, но не имеют разума.
— Ты про Тварей? — хмыкнул Алан. — Вот уж байка так байка! Отродясь не слышал подобной глупости. Твари строят города — подумать только!
Он спешился и вместе с остальными подошел к стене. К тому времени Димитрий почти исчез в осыпавшейся песчаной воронке у подножья этой стены-скалы.
— Я что-то нашел! — донесся до них глухой голос.
— Черный камень? — предположил Тэн.
Задняя часть Димитрия заерзала, завозилась, бородач что-то отчаянно тянул из земли, потом глухо осыпалась земля, и Пилигрим выскочил наружу, задыхаясь от усилий. Лицо его побагровело. В руках он держал продолговатый предмет явно искусственного происхождения. Он имел сложное строение: различались рукоять, удобно легшая в ладонь Димитрия, ложе для второй руки, широкий и прямоугольный ствол со сглаженными углами между гранями. На гладкой поверхности торца устройства виднелись четыре воронки, расположенные по углам воображаемого ромба. Они сверкали в солнечных лучах так, словно их отполировали.
— Это не Черный камень, — заключил Тэн.
— Похоже на штуки из Грейстоунхилла, — заметил Матиас. — Там любят разные механизмы.
При упоминании Грейстоунхилла Алан помрачнел.
— Мне кажется, это оружие, — сказал Димитрий, целясь из неведомого устройства в разные стороны. — Оно мне нравится.
— Брось это, Димитрий, — поморщился Матиас. — Этой штуке тысяча лет. Она давно сломана.
— Откуда ты знаешь? — заупрямился Димитрий. — Ее надо бы почистить от песка, и она засияет…
— Почистишь по дороге, — устало сказал Алан. — Пора ехать. Это не Разрушенный Оазис, и Себастьяна с… остальными здесь нет.
Он чуть не произнес вслух имя Кассии, так как оно постоянно кружилось в его голове. Странное дело: он не предавался любви с настоящей Кассией, и она так же далека от него во всех смыслах, как и раньше; но после того, что у них произошло с замаскированной Хранителем Знаний, отношение Алана к настоящей Кассии изменилось. Он осознал, что любит ее — любит всей душой. Она — его мир, часть его сердца, цель и смысл жизни.
Да, он отказал той ненастоящей Кассии в Парадайзе, но, как он и сказал, истинная Кассия Ринн никогда не заставила бы его выбирать между собой и друзьями. Если на то пошло, по-настоящему любящая женщина никогда не поставит своего мужчину в такую ситуацию. Потому что выбирать — значит оценивать. Давать одному более высокую оценку, нежели другому, давать рейтинг.
Пустыня окончилась внезапно.
Вот тянулась и тянулась без конца каменисто-песчаная равнина, и вдруг копыта лошадей уже ступают по красноватому дерну, покрытому травой, а вдали, среди склонов бурых гор, журчит ручей.
Местность приподнялась, вздыбилась красными холмами, пятна зелени на которых выделялась резко и контрастно. К северу поднимались горные исполины, покрытые низкой, кудрявой растительностью. В горах зияли вертикальные глубочайшие ущелья, а обрывы выглядели так, будто из вырезали специальным инструментом.
Такое вполне могло бы и быть на самом деле…
У Алана зародилось ощущение, что это очень древнее место; возможно, древнее самого мира, хотя как такое возможно, он не представлял. Казалось, что эти удивительные красные горы возвышались еще в те времена, когда не было Оазисов. Он тряхнул головой: его предположения ни на чем не основаны и, скорее всего, продиктованы простыми глупыми чувствами. В одном он оставался уверен: с этим местом связана тайна всего мира.
— Ну, и куда дальше? — поинтересовался Димитрий, когда Пилигримы поспешили напоить изможденных переходом через пустыню лошадей и напились сами. Он до сих пор не расстался с бесполезной находкой в виде ручной пушки, неся ее с собой и успевая прямо в седле начищать куском ткани. Теперь, когда странная древняя пушка избавилась от слоя пыли и песка, она выглядела еще более грозно и впечатляюще, поблескивая ровными гранями и стремительными очертаниями. Так может выглядеть только смертельное оружие.
— Ущелье здесь поблизости только одно, — отозвался Алан, который как раз думал об этом. — На скалы верхом не подняться.
Матиас пробормотал:
— Если нам отрежут путь назад, мы окажемся в ловушке.
— Мы идем следом за психом, — фыркнул Димитрий, любуясь своей новой игрушкой, — мы уже в ловушке! Перестань об этом беспокоиться, Матиас.
Больше обсуждений не последовало. Они сели на лошадей и шагом поехали в ущелье.
Отвесные скалы сразу закрыли от них солнце, и пала густая тень. После раскаленной пустыни это было как нельзя кстати. Цокот подкованных копыт отзывался эхом от карминного цвета каменных стен по обе стороны узкого прохода, небо протянулось узкой голубой полоской наверху.
Проход несколько раз поворачивал, один раз его пересек крохотный ручей, вытекающий из-под земли и туда же убегающий. На склонах кое-где росли цепкие кудрявые кусты, которые приходилось отодвигать руками.
Ехали долго. К счастью, проход не раздваивался. И на земле отчетливо различались следы лошадиных копыт.
Наконец склоны расступились, и Пилигримы выехали в обширный амфитеатр прямо посреди отвесных скал. Этот амфитеатр напополам разделялся Черной границей, которая справа и слева застывшим смоляным потоком взбиралась на склоны и пропадала за недосягаемыми вершинами.