А вот что ей зачтётся точно, я отлично знаю. Не знаю уж, что послужило поводом для привлечения внимания, но она как-то смогла разглядеть в моей подопечной ведьму. До сих пор помню её это «Виолетта, собирай вещи и иди за мной». Тогда даже у меня внутри всё заледенело, что почувствовала Летти и подумать страшно.
Она отвела её в лес — так велел обычай, старый, как догмы архангелов совета. Считалось, что в лесу юную ведьму либо найдут свои, либо сожрёт нежить. Чисто теоретически, она там ещё и на инквизитора могла нарваться, но этот вариант почему-то замалчивался.
Пока смотрительница вела Летти к лесу, я сходил с ума, потому что мне туда не зайти. Повести юную ведьму в лес, значит — начать ритуал, который даже я не могу прервать. Архангел, может, ещё бы и смог, да и то не факт. Во время этого ритуала лес престаёт быть обычным лесом, становится колдовским, в который таким ангелам, как я, и обычным людям ходу нет. Те ангелы, что ошиваются с инквизиторами, и сами инквизиторы могут войти — лазейку знают, а мы нет. Не положено.
Когда Летти вошла в лес, зачарованная и почти чужая, я рванулся за ней. Подираться через ведьминский барьер, как лезть в терновый куст, из которого тебя ещё и выталкивает. Но я лез с просто маниакальным упорством. Изрезал лицо, крылья, руки, ноги. А всё продолжал. Думал, пробьюсь и заберу оттуда Летти, потому что ей ни к ведьмам, ни к инквизиторам, ни к нежити совсем не нужно. Но не вышло.
После этого я вновь думал, что помру, так всё болело и ныло. Но опять Солярия помогла. Уж не знаю, зачем это ей нужно. Может, она мой ангел-хранитель.
Точно не знаю, что сейчас с Летти, но чувствую, что она жива и очень грустит. Даже после того, как связь между нами была разорвана, я всё равно упрямо продолжаю её чувствовать. Не знаю, чувствует ли она меня, но знаю, что точно ей нужен. А вместо того, чтобы вызволять её из лап ведьм, я тут сижу и ауру Солярии в кабинете порчу, оправдывая себя тем, что мне до сих пор больно летать.
Всё же хреновый из меня ангел. Самый жалкий из всех.
Я смотрю на руки Солярии, пальцы вечно в пластырях. Режется проклятыми бумажками, постоянно причём. Думаю, о её вечной усталости, о своей вечной задолбанности.
А может, у ангелов тоже есть кармический долг, и мы его отрабатываем, просто не знаем об этом? Если так, то у меня он должно быть просто огромный.
Я резко вскакиваю, обожжённый ненавистью к самому себе и вселенской несправедливости, даже стул случайно роняю. Солярия ойкает, вздрагивает и вслед за стулом на пол летят несколько стопок бумаги.
— Ты чего это? — взволнованно спрашивает Солярия, вскакивая вслед за мной, потому что я уже иду к двери. — Куда вдруг собрался?
— Я ухожу, — говорю я, хватаясь за ручку двери.
— Я вижу, но куда?
— Ты не поняла, — вздыхаю, — я совсем ухожу. Из хранителей. На выходе могу сдать нимб и крылья.
Опять появились силы на сарказм. Нимба у меня отродясь не было, а без крыльев будет явно трудновато.
— Да как же… ты же… — бормочет Солярия, судя по виду, очень близкая к обмороку, — ты же даже до земли не долетишь… у тебя же крылья…
— До земли, моя милая, все долетают, — говорю я с безумной улыбкой, — притяжение, знаешь ли.
========== II ==========
Не имею ни малейшего понятия, как я досюда добрался. Странно, что не свалился где-нибудь по дороге на своих-то калеченых крыльях. Странно, что вообще понял, куда лететь. Странно. Просто странно.
Но ещё более странно будет, если я вот так вот к ней заявлюсь со словами «привет, я твой ангел-уже-не-хранитель-но-всё-таки». А если не заявлюсь, то зачем тогда это всё? Зря я Солярию чуть не до инфаркта довёл что ли? Бывает ли у ангелов вообще инфаркт?
Парк безлюдный и пустой. Ну конечно, кому за несколько часов до конца года придёт в голову шататься по паркам. Все либо по домам сидят, либо на площади. Празднуют. Наш профессиональный праздник, между прочим.
Одиноко горит фонарь. В его свете, медленно кружа, падают снежинки, похожие на блестящую пыльцу фей. Чёрные стволы деревьев покрыты серебряной изморозью, я почти слышу, как они тихо звенят, покачивая ветками на лёгком ветру.
Летти смотрит вверх, на звёзды, на фонарь или, может быть, в небо. Сверлит укоризненным взглядом вселенский механизм. Изредка она утирает рукой глаза или плотнее закутывается в слишком лёгкую для зимы крутку.
Я до сих пор не знаю, что делать дальше, не знаю, что ей сказать, я в последнее время вообще мало что знаю и понимаю. Так что просто подхожу и накидываю на неё своё пальто. Она вздрагивает, потом смотрит на меня сперва удивлённо и ошарашенно, а после в её глазах возникает это самое осторожное выражение узнавания, когда ты ещё не совсем уверен, точно ли перед тобой тот, кого ты ждёшь, и очень боишься ошибиться. Пока Летти меня окончательно «узнаёт», я укутываю её в пальто, стараясь не подавать виду, что сейчас сойду с ума от радости, ведь она меня помнит!
Пальто ей не просто большое, оно огромное. Зато в нём она весьма органично смотрится на фоне сугробов. Только длинные вьющиеся чёрные пряди не дают ей полностью слиться с ландшафтом.
От этих мыслей я невольно улыбаюсь. Моя ведьмочка замечает это и улыбается в ответ.
— А тебе самому холодно не будет? — спрашивает она обеспокоенно, но я лишь мотаю головой.
— Не будет, я же ангел, ангелы не мёрзнут, — отвечаю я и даже не вру. Ангелы действительно не мёрзнут, правда вот сейчас я в несколько более осязаемой, чем обычно, форме, так что точно ничего сказать не могу. В итоге, опять выгляжу как фрик и по ангельским, и по человеческим меркам. Чёрная рубашка, потёртые джинсы и кеды — явно не самый стандартный выбор для разгара зимы. Большинство других ангелов так вообще бы посмотрело на меня, как на психбольного, особенно из тех, кому перевалило за четыреста.
— Да, не мёрзнут и не простужаются, разве что только если это не чья-то чужая болезнь, — весь вид Летти становится очень виноватым. — Ты прости за это, я не хотела.
Я лишь отмахиваюсь. Нашла за что извиняться. Ещё бы извинялась за то, что она ведьма. Надеюсь, хоть это ей в голову не придёт. И тем не менее, я удивлён, что она знает.
— Как ты ушла от ведьм? — мне действительно интересно, потому что вот так запросто от них не уходят. Ведьмы не любят даже думать о том, что кто-то может разболтать их секреты.
— Взяла и ушла, — улыбается Летти, а тёмные глаза хитро сверкают, — днём пока все спали. Спутала им охранные чары — и в лес. А из колдовского леса можно запросто в любой другой попасть, даже в тот, что не лес, а парк.