Следующий, предпоследний автор в антологии Беннетта — Луис Макнис (1907–1963). Он оказался на волне читательского внимания в 1930-х годах вместе с другими членами Оксфордской группы молодых английских поэтов, лидером которой был Оден. В дальнейшем, когда группа распалась, и, в особенности, после войны, он постепенно и незаметно утратил внимание читателей — настолько, что после его смерти некролог в чикагской газете, определявший его как журналиста Би-би-си, кончался словами: «В прошлом он был поэтом». Макнис действительно самый малознаменитый среди наших шести авторов. Беннетт связывает это со свойствами его характера, флегматического и «слишком правильного». В то время, когда его друзья-поэты учились спустя рукава и покидали Оксфорд с посредственными оценками и вообще не закончив курса, он единственный среди них был отличником. В то время как стереотипами в Оксфорде считались «либо гомосексуальность и интеллект либо гетеросексуальность и мускулы», он был чуть ли не единственный в их среде «натурал-интеллектуал». Он придерживался левых взглядов, но никогда не был марксистом, участвовал в богемной жизни друзей, но предпочитал ей семейную жизнь и сравнительно рано женился. Короче говоря, он был, в сравнении с друзьями, слишком «буржуа». Алан Беннетт склоняет нас к мысли, что «добрый малый» и «золотая середина» — не тот материал, из которого делаются выдающиеся поэты: «Самоирония мешает искренности, благоразумие не дает прыгнуть за борт, а если вы не прыгаете за борт, то не будет и громкого всплеска».
Но, возможно, дело не только в этом. Бывают люди поздней жатвы, и к этой категории, по-видимому, принадлежал и Макнис. Он преподавал в университете, потом — во время войны и после — вел программы и писал радиопьесы для Би-би-си. И вот тогда-то, в 1940 и 1950-х годах, к нему пришло второе дыхание, и он стал писать все лучше от сборника к сборнику… Но времени отпущено ему было не слишком много; он умер первым из своих друзей-оксфордианцев.
Последним в антологии Беннетта идет Филип Ларкин (1922–1985), чей авторитет в современной английской поэзии не подвергается сомнению. В юности Ларкин пережил увлечение Оденом, затем Йейтсом, перед тем как открыть для себя Томаса Гарди, который показал ему, что не обязательно (по выражению Беннетта) «выдергивать себя из жизни в стихи», — поэзия может спокойно расти из прозы. Ларкин родился в Ковентри и, кажется, не очень ладил с родителями. Никаких отрадных воспоминаний из детства он не вынес. Его взрослая жизнь также прошла без приключений; всю жизнь он проработал университетским библиотекарем в провинциальных городах, более всего в портовом городе Гулле (Халле). Ларкин был поднят на щит молодым антиромантическим поколением 1960-х годов и стал их общепринятым мэтром. Хотя с антиромантизмом Ларкина дело обстоит не так просто, как мы еще убедимся. Типичное его стихотворение — описательное или пересказывающее какой-то эпизод реальной жизни. В этом смысле оно «мгновенно понятное», доступное. Это может быть описание молодоженов, едущих на поезде в свадебное путешествие («Свадьбы на Троицу»), воспоминание о сокурснике («Докери и сын») или даже заказанные Министерством окружающей среды стихи об уходящей Англии («Going, Going»).