К сожалению, несколько по-иному обстояли дела с производством боеприпасов. Да, их выпуск в первый год войны возрос по сравнению с 1940 годом. Выпуск снарядов, например, почти в 4 раза, мин - едва ли не в 2 раза. Но, по обоснованным расчетам ГАУ, опиравшимся на заявки, для удовлетворения нужд фронта необходимо было в это время увеличить поставки снарядов как минимум в 20 раз, а мин - хотя бы в 16. Однако промышленность не могла еще справиться с этим заданием. В результате возник снарядный голод. Был установлен строжайший лимит отпуска и расхода боеприпасов. Безусловно, эта, хотя и вынужденная, мера в совокупности с некоторыми другими причинами затрудняла ведение успешных боевых действий на фронтах.
На положение дел с производством боеприпасов в первую очередь повлияла потеря заводов, расположенных на временно оккупированной врагом территории. И при разработке плана следовало учитывать этот фактор.
Попутно замечу, что здесь сказалась и потеря запасов снарядов и мин, ранее находившихся в ведении западных приграничных округов. Однако это количество было не таким уж и большим.
Глава четвертая. Враг у стен столицы
Тем временем обстановка на фронтах складывалась для нас довольно-таки неблагоприятно. Враг упорно рвался к Москве, и в первой половине октября бои шли уже у Можайска и Волоколамска. Ставка Верховного Главнокомандования, Генштаб принимали в этих условиях все необходимые меры для организации обороны на ближних подступах к Москве.
Столичная партийная организация, возглавляемая секретарем ЦК ВКП(б) А. С. Щербаковым, отдавала фронту все, чем могла располагать промышленность Москвы и Московской области. Шло спешное доформирование и формирование все новых и новых войсковых частей и соединений. Этим занималось и командование Московской зоны обороны, возглавляемое очень энергичным генералом П. А. Артемьевым. Вооружение для этих полков и дивизий частью изыскивалось на окружных складах, бралось и из организаций Осоавиахима, военно-учебных заведений. На ряд формирований, производившихся по директивам Генштаба, отпускало вооружение ГАУ. Но количество возникавших повсюду истребительных батальонов, а затем и дивизий народного ополчения вскоре пришло в явное противоречие с возможностями поставок вооружения промышленностью. Шли и беспрерывные заявки с фронтов, началось переформирование ряда частей НКВД. И наконец, стал формироваться ряд стрелковых дивизий резерва Ставки Верховного Главнокомандования.
Из-за перечисленных выше обстоятельств для двенадцати дивизий народного ополчения мы вынуждены были отпустить (да и то далеко не до полной потребности, а примерно на 30-40 процентов) вооружение иностранных образцов, хранившееся на складах еще со времен первой мировой и гражданской войн. Ведь мы еще надеялись, что этим дивизиям не придется вступать в бой с фашистскими войсками на московском направлении, что враг будет остановлен на подступах к столице регулярными частями и соединениями Красной Армии. Но уже в августе первые дивизии народного ополчения начали выдвигаться на Вяземскую линию обороны, и ГАУ получило распоряжение Верховного об обеспечении этих соединений отечественным вооружением. Не буду описывать, с каким трудом, но все же приказ был нами выполнен.
В эти крайне тяжелые первые месяцы войны приходилось сплошь и рядом прибегать к эдакой вынужденной рационализации, изобретательности, чтобы дать фронту как можно больше вооружения и боеприпасов. Особенно боеприпасов! Ведь я уже упоминал, что сражающиеся войска испытывали тогда острейший снарядный голод.
Приведу несколько таких случаев. Недостаток бронебойных снарядов, например, был в какой-то мере восполнен . путем небольшой переделки устаревших шрапнелей. А все запасы боеприпасов на складах ГАУ с теми или иными дефектами, выявленными еще в мирное время, которые хранились для последующего ремонта, мы вновь пересмотрели. В некоторые их виды внесли небольшие конструктивные изменения - в основном произвели перекомплектацию некоторых элементов выстрелов. А затем на полигонах ГАУ такие боеприпасы апробировали отстрелом. И свыше десяти миллионов штук отправили фронтам, где они были успешно использованы в боях.
Естественно, большую изобретательность проявили в этом деле инженеры ГАУ. По их предложению у устаревших зенитных 76-мм шрапнелей Р-2 были сняты вторые ведущие пояски, а затем эти шрапнели (без взрывчатки и без взрывателей) собирались в выстрелы и использовались вместо недостающих штатных бронебойных снарядов. Были использованы и оставшиеся еще со времен первой мировой войны 76-мм и 122-мм шрапнели с подмоченными пороховыми столбиками и вышибными зарядами, не поддававшиеся, казалось бы, ремонту. Эти негодные шрапнели были исправлены методом, разработанным одним из наших инженеров (этот метод я раскрывать не буду), а затем собраны в выстрелы. Их тоже с успехом применяли наши артиллеристы вместо осколочно-фугасных снарядов.
Кроме того, были пущены в дело и 76-мм полковые артвыстрелы. Их применяли взамен недостающих унитарных патронов. Для этого гильзы (с трещинами по дульцу) обрезались, и они становились годными для артвыстрелов раздельно-гильзового заряжания.
На фронт были также отправлены 45-мм осколочные снаряды с нештатными пластмассовыми взрывателями М-50 (для минометных боеприпасов). Они использовались в артвыстрелах вместо штатного взрывателя КТМ-1.
Применялись 122-мм и 152-мм гаубичные выстрелы с минометными взрывателями ГВМЗ-1. Ими заменяли штатные взрыватели РГМ-2. А к 76-мм дивизионным артвыстрелам приспособили заряды из пороха, взятого из снарядов устаревших зенитных пушек, в смеси с порохом, предназначенным для артвыстрелов 122-мм гаубиц.
Да, времена были очень трудные. Но, как видите, мы находили выход, чтобы эти трудности преодолеть.
Однажды (дело было в конце июля 1941 года), уже под вечер, я был прямо с подмосковного полигона срочно вызван в Ставку, помещавшуюся тогда на улице Кирова. И. В. Сталин предложил отправиться в американское посольство, где как раз находился личный представитель Рузвельта - Гопкинс. Цель визита переговорить с ним по вопросу оказания нам помощи в вооружении и боеприпасах.
Отправился выполнять поручение Верховного. Со мной поехал переводчик из МИДа.
В особняке посла мы встретились с Гопкинсом. Правда, наша встреча происходила не в самом особняке, а в его подвале. Дело в том, что как раз была объявлена воздушная тревога.
Я впервые выступал в несвойственной мне роли некоего посланника, дипломата. К тому же и не представлял себе, чем все же может помочь нам далекая Америка, когда нужды у нас острые, а время горячее. Больше того, должен признаться, что мне вообще было не по душе иностранное вооружение. Словом, по многим причинам я чувствовал себя неловко. Но дело есть дело.
Еще по пути в посольство я вспомнил, что в первую мировую войну в США по заказам царского правительства было налажено производства русской трехлинейки системы Мосина. Часть этих винтовок Россия в 1916-1917 годах получила. Но только часть. Остальные заказы царского ГАУ (кстати, многомиллиардные) так и не были выполнены, хотя русское золото своевременно ушло за океан, где бесследно "затерялось" в сейфах американских банков. А как-то будет на этот раз?.. Посол и Гопкинс были одеты довольно просто - в рубашках, без галстуков. После взаимных представлений Гопкинс спросил меня: а в чем конкретно нужна их помощь? Я ответил, что неплохо было бы получить из США винтовки, автоматы, может быть, зенитные и противотанковые пушки, танки... Выслушав этот перечень, Гопкинс поинтересовался, каков состав имеющейся у нас в стрелковых дивизиях и корпусах артиллерии и каково на данный момент ее состояние. Подумалось: а зачем ему это-то? Поэтому коротко пояснил: основная артиллерия, то есть тяжелая, сохранилась и, если есть возможность, желательно поставить нам то, о чем только что сказано.
Гопкинс, видимо, понял, что об организации наших соединений я говорить не намерен, поэтому, несколько смутившись, перевел разговор на другое. Сказал, что, насколько ему известно, русская винтовка у них на производстве не состоит, а автоматы есть. Имеются образцы зенитных и противотанковых пушек. Но о том, каковы будут возможности их изготовления и поставок, он намерен говорить лично со Сталиным.