До Шаповаловки добрались на четвертые сутки без особых приключений, но уже там, на месте, сложности возникали одна за другой. Шаповаловка – село небольшое, но раскинулось оно на безлесом нагорье, и подходы к нему просматривались со всех сторон. Даже ночью подойти к хате Анны Франько незамеченными не было возможности. Потом неизвестно, как встретит молодица советских разведчиков. Если Воропаев немецкий шпион, не исключено, что его подруга «в курсе». В таком случае не миновать беды – в селе стоял немецкий гарнизон.
Решено было искать встречи с местными партизанами. Несмотря на то что сроки поджимали – на всю операцию было отпущено десять дней, – другого выхода не было. И тут Любченко получил возможность в полной мере оценить талант Ивана Чайки. Менее чем через сутки с того момента, как он оставил лейтенанта в небольшой рощице, километрах в двух от Шаповаловки, в предрассветной тишине раздался условный сигнал. Пришел Иван не один, а в сопровождении паренька лет шестнадцати, на щуплом теле которого каким-то чудом разместилось столько вооружения, что его полностью хватило бы на отделение солдат. Паренек – звали его Филя – оказался человеком обстоятельным. Только окончательно убедившись в полномочиях Любченко, он солидно откашлялся и сказал, что их горю можно помочь. Аннина соседка была человеком проверенным, но рисковать ею без надобности нужды не было. Немного подумав, предложил план, с которым разведчики согласились.
Филя сбегал в село и, возвратившись через час, сообщил, что «их человек» ещё раньше сговорился с Анной идти на Козье болото за клюквой. Места там глухие, и товарищи без помех смогут допросить и Франько, и обязательно «их человека», чтобы Анна, не дай бог, ничего не заподозрила, ведь её двоюродный брат служит старшим полицаем в соседнем селе Межеречьи. Филя явно обладал талантом конспиратора и с каждой минутой всё больше нравился разведчикам. А поначалу Любченко не очень лестно думал о командире партизанского отряда, пославшем на такое важное дело мальчишку.
Партизанская связная вывела Анну к условленному месту, когда солнце ещё не поднялось над верхушками деревьев. Увидав двух вооруженных людей, женщины вскрикнули и побросали на снег корзинки. Любченко, у которого к тому времени полностью сложился план проверки, приказал Чайке «допросить» спутницу Анны, а сам увел растерявшуюся молодицу подальше от тропинки.
На все вопросы Франько отвечала многословно, с причитаниями, но, в общем, толково. Родилась она в этом самом селе в 1905 г., жила всё время на людях, на виду – каждый может сказать. Муж в селе был на все руки мастером – и печку сложить, и амбар срубить. Жили хорошо, но детей не было. Перед самой войной обстроились заново. В июле мужа призвали в армию, и с тех пор он сгинул – ни письмеца, ни весточки. Сейчас живет бобылкой – с хлеба на квас перебивается. О Воропаеве не сказала ничего.
Когда Любченко попросил вспомнить номер немецкой машины, которая находилась у нее во дворе десять дней назад, и по возможности подробно описать её пассажиров, у женщины до такой степени округлились глаза, что черные дуги бровей подскочили к самому пробору над узеньким лбом. Франько даже не нашлась, что ответить. Но Любченко продолжал настаивать, подчеркивая, что от её ответа зависит судьба и даже жизнь близкого ей человека. Результат – тот же.
Тогда Любченко решил, что можно переходить к главному, и, как бы между прочим, спросил, что гражданке Франько известно о судьбе сержанта Петра Ивановича Воропаева. Вопрос попал точно в цель. Анна часто-часто заморгала, по щекам её покатились слезы-горошины, и, обхватив голову руками, она тонко, по-бабьи заголосила. Пришлось подождать, пока горе женщины выйдет со слезами. Немного успокоившись, Франько поведала, что Петра выдал фашистам родной брат её мужа – душегуб и христопродавец. Он сам давно зарился на её добро, а когда узнал, что больной сержант выздоровел и, судя по всему, не думает уходить из села подобру-поздорову, привел в хату полицаев. Воропаева отправили в райцентр и посадили в тюрьму, Комендант сказал ему, что его расстреляют за нарушение приказа немецкого командования об обязательной регистрации в комендатурах или у старост всех бывших военнослужащих Красной Армии, оставшихся на занятой немцами территории. То же самое сообщили Анне, которая «птицей полетела» следом за своим Петром. Тогда она упала в ноги брату-полицаю, слезами и щедрыми подарками упросила его обратиться с ходатайством к немецкому начальству о помиловании Воропаева, клятвенно заверить немцев, что впредь Петро и она будут строго выполнять все предписания властей. Брат пошел на прием к коменданту. Потом потребовал ещё денег – тысячу рублей супостат заломил – и сообщил, что герр комендант пообещал заменить для её танкиста расстрел концлагерем.