Ни о чем не расспрашивая Самойленко, он, конечно, догадывался, что супруги действуют не в одиночку, что у Степана Лукича есть надежные каналы связи с Центром. И вот однажды он пришел домой очень встревоженный.
В штабе корпуса уже велись втихомолку разговоры об утечке секретной информации, знали штабисты и о том, что в городе или вблизи его иногда работает советская радиостанция, выходящая в эфир с позывными «Хорол», но засечь её координаты до сих пор не удавалось. И теперь в Белгород прибыли три машины-пеленгатора. Конрад поспешил поставить об этом в известность Степана Лукича. Радиосвязь пришлось прекратить. В таком случае через две недели сверху должен был прийти связник.
Гестаповцы и абверовцы упорно продолжали поиск советского разведчика. Как выяснилось позже, они подобрали ключ к коду, которым пользовался Самойленко, и, расшифровав ряд его сообщений, стали искать источник утечки секретной информации прежде всего в штабе корпуса.
Над Гюнтером начали сгущаться тучи. В зданиях штаба всё чаще стали появляться работники гестапо, абвергруппы и корпусного «Отдела-1-Ц». И результаты этих визитов не замедлили сказаться – из штаба исчезло несколько сотрудников, которые слишком уж рьяно отдавали дань красоте «руссиш фрейлейн». Забрало гестапо и некоторых девиц из офицерского казино.
Не зная причин этого, офицеры штаба нервничали. Настороженность и подозрительность повисли в их рабочих кабинетах. И эту атмосферу решил разрядить начальник штаба корпуса полковник Клазус. Ему, старому служаке, ветерану первой мировой войны, офицеру генерального штаба, была глубоко противна возня, затеянная «этими гиммлеровскими молодчиками». После одного из оперативных совещаний он, вместо того чтобы отпустить офицеров, произнес короткую, но выразительную речь. Вызывающе поблескивая моноклем, он сказал: «Господа, наши друзья из службы безопасности утверждают, что в моем штабе служит советский шпион. Я лично считаю это досужим вымыслом. Если же я ошибаюсь, то хочу дать офицерский совет человеку, запятнавшему честь мундира и изменившему присяге: пусть он сегодня пустит себе пулю в лоб и кровью смоет пятно подозрения со своих коллег».
Когда об этой речи стало известно штурмбанфюреру Вильке, он был вне себя от ярости. Судя по расшифрованным радиограммам, исходившим от «Хорола», сведения советскому разведчику передавал хорошо информированный человек. Чего стоила, например, потеря трех дивизионов корпусной артиллерии! А ведь участок фронта оголялся всего на три дня, пока подходила сюда свежая пехотная дивизия из Франции. Об этом в штабе корпуса знал сугубо ограниченный круг лиц, и Вильке решил тщательнейшим образом их проверить. А теперь эта старая свинья Клазус разгласил цель его забот по штабу и значительно затруднил проведение намеченных мероприятий.
Вместе с тем продолжалась охота за таинственной радиостанцией. Гестапо хватало всех тех из местных, кто казался ему причастным к работе этой станции. Допросы велись в три смены. В связи с этим Степан Лукич почти не бывал дома. Вызывали его и днем, и вечером, и по ночам, нередко увозили на допрос прямо с уроков. Эта часы, проведенные в пропитанных кровью застенках, были самыми тяжелыми в его жизни. Одно дело – свой собственный риск, своя жизнь, которую ты без колебания, без остатка отдал государственному делу; но изо дня в день видеть муки ни в чем не повинных людей – это было выше его сил. Самойленко заставлял себя, приказывал себе терпеть. Если бы знали гестаповцы, какие бури бушуют в груди этого неказистого с виду и всегда «безотказного» человека!
Чужая боль, чужие страдания переплетались с его безысходной душевной мукой и свинцовыми пластами залегали на сердце. Почти машинально переводя вопросы и ответы, Степан Лукич заставлял свою память фиксировать намертво всё увиденное. Он составлял свой счет палачам и убийцам. И по этому счету они обязаны будут уплатить сполна.
Тем временем обстановка в штабе несколько нормализовалась. Все отделы были заняты подготовкой к весенней кампании. Конрад был знаком только с деталями общей картины готовящегося наступления немецкой армии на юго-западном направлении. Постепенно из разрозненных деталей, из отдельных штрихов можно было в общих чертах воссоздать стратегический замысел гитлеровского верховного главнокомандования. Получив жесточайший урок под Москвой и поняв, что даже падение столицы не будет равнозначно победе в войне, Гитлер определил теперь направление главных ударов на Дон и Кавказ в расчете на захват богатейших сырьевых ресурсов. Сюда теперь и поворачивались основные силы его военной машины.