Перейдя линию фронта и затем сравнительно благополучно добравшись до Белгорода, Голубков встретился с Самойленко и сообщил ему о цели своего возврата в город. Потом они и Конрад всю ночь, сидя в погребе, анализировали создавшуюся обстановку. То, что арестам подверглись товарищи из действующего подпольного парткома, а запасной его состав пока не попал в поле зрения гестапо, давало основание предполагать – провокатор проник в организацию сравнительно недавно. Нужно было скрупулезно, шаг за шагом проверить все звенья организации и связи подпольщиков – новые и старые. На свободе оставалось всего семь членов организации. С одной стороны, это сокращало объем проверочных мероприятий, а с другой – нельзя было забывать того, что кто-то из семи мог быть предателем.
Голубков буквально по крупицам восстанавливал историю провала городской подпольной организации. Возникла большая необходимость в установлении конспиративных квартир гестапо, на которых могла приниматься его агентура. И при обсуждении данного вопроса ценное предложение подал Конрад. Оказывается, в административно-хозяйственном отделе штаба корпуса весь жилой фонд города был взят на учет, и Конрад точно знает, что в этом отделе есть данные о квартирах, которые гестапо и разведчики «зачислили» за собой. Добыть такие сведения поручили обер-лейтенанту, и через два дня в распоряжении наших разведчиков были интересующие их адреса.
Началась смертельная «охота за охотниками». Её Голубков и Самойленко вели с помощью юных патриотов, выделенных для этого запасным составом подпольного парткома.
На след предателя удалось напасть лишь на восьмой день после прибытия Голубкова в Белгород. Это была его встреча с шестым из семи находившихся на свободе подпольщиков. Представительный мужчина, в прошлом директор одной из местных кустарных артелей, поначалу произвел на Голубкова хорошее впечатление. Говорил он с расстановкой, толково, обдумывая каждое слово, и главное – по делу. По его мнению, руководство парткома, ослепленное первыми успехами, утратило чувство реальности, забыло о строжайшей конспирации. Поэтому, создавая теперь новую организацию, необходимо более скрупулезно подходить к отбору, проверке и поведению товарищей. Ведь малейшая оплошность может стоить жизни десяткам патриотов. Одним неосторожным шагом можно погубить всё дело. На вопрос Голубкова, как ему лично удалось избежать ареста, он от конкретного ответа уклонился. Голубкову показалось даже, что глаза его собеседника подернулись слезой.
– Я здесь осуждал наших товарищей за беспечность, и у вас могло сложиться неправильное о них мнение. Это были настоящие коммунисты, убежденные борцы и преданные друзья. В организации меня знали лишь три человека, все – члены парткома. Их стойкости, их мужеству на допросах я, видимо, и обязан тем, что сейчас вот нахожусь здесь, рядом с вами…
Для первого знакомства Голубкова с директором этого было достаточно, и они, побеседовав на улице, разошлись в разные стороны, договорившись встретиться на этом же месте в ближайшее воскресенье в одиннадцать часов.
В этот день Голубкова подстраховывал сам Степан Лукич. Вначале он проводил бывшего директора до центра города, а потом ещё с добрый час петлял следом за ним по малолюдным улочкам. Когда сгустились сумерки, директор ускорил шаг и вскоре открыл своим ключом калитку дома номер семнадцать по Старо-Кузнецкой улице. А ещё через двадцать минут невдалеке от этого дома остановился черный «опель» и вышедший из него гитлеровский офицер направился в тот же дом, куда вошел директор. Приближался комендантский час, и Самойленко поспешил домой.
В погребе его уже дожидался Голубков. Выслушав рассказ о маневрах директора, его хозяйском поведении на гестаповской квартире и о штабной машине, он тихо сказал: «Вот тебе и конспиратор».
Новая ситуация требовала немедленных действий. Решено было сегодня же захватить предателя, доставить его в надежное место и, тщательно допросив, судить именем советского народа, именем погубленных им товарищей…