В ту ночь я спал плохо, прислушиваясь к ворочавшейся за шкафом Таней, вновь и вновь вспоминая дачу, Таню в купальнике, её восхитительную попку и задыхался от волнения, теребя член: какие — то радужные картинки вставали в воспаленном мозгу, то, что мы с ней купаемся голыми, то, что я обладаю ею. В ту ночь я впервые дрочил в её присутствии: встал, осторожно снял трусы и заглянул из — за шкафа на Таню. Она, казалось, спала. Я долго, затаив дыхание, так стоял. Потом осторожно вышел и постоял перед её постелью голым, дрожа и даже стуча зубами. Потом лег к себе и стал дрочить, облив себя тут же брызнувшей спермой… И уснул…Утро разбудило меня солнцем и шумом машин за окном. Я потянулся… и вдруг ощутил, что голый! Одеяло в ногах, трусы рядом, — господи, — промелькнуло в голове:- я и заснул так, голым! Потом услышал как звякнул замок закрываемой двери… Таня ушла… Она видела МЕНЯ! Пусть! Пусть, что будет… то будет! И посмотрел на себя. Она видела… Видела, видела стучало в голове — вот так лежащим перед ней!.. Я встал и почему — то лег к ней в постель. Вдыхая ее запах. Потом обнял её подушку и задвинул её под себя и вдруг уткнулся лицом в тетрадь, которая выскользнула из — под подушки, открыл её и остолбенело пролистал. Листы тетради были изрисованы попками, членами, яйцами, но изображенными как — то неумело, неправильно… Господи!.. как я смотрел на её рисунки, как жадно читал написанное танькиным почерком строчки, какие — то обрывочные, перечеркнутые, иногда просто отдельные слова и фразы: «…попка мальчика… попка мужчины… она увидела его ягодицы, сильные, мужские, волосатые… она пальцем в поиске мужчины, а он в её пизде… она почувствовала его член в жопе… в Армении девочки целомудренны впереди, но не сзади…». Я уткнулся в тетрадь и читал, читал и остервенело трахал подушку и, даже спустив, продолжал елозить членом по постели сестры… Моё неожиданное открытие потрясло, ошеломило, смутило душу, разум, тело милая, милая сестренка, может ли ЭТО БЫТЬ, ведь ты недотрога, тихоня, ведь ты такая холодная, неприступная на людях, ведь ты совсем сухарик…?!!! И я вдруг понял, что хочу её ТАК, как никого и никогда, что это вовсе не дико, и что наши грёзы о поисках обоюдны и мы мечтаем об одном! И вдруг таившаяся во мне мысль об ущербности, извращенности моих влечений к женской попке вдруг исчезла, испарилась и застучало другое, — вот оно — вот оно — стучало в висках — я хочу, хочу тебя в задик Танька, Танечка, Тата — ты будешь целочкой для других, для будущего мужа, ты не забоишься со мной беременности — только бы решиться, только бы решилась ты!!!..
И все случилось. И так скоро, что я не мог себе представить… Через неделю родители уехали к морю и мы остались совсем одни. Одни на целых две недели. Больше, как я помню ТУ НОЧЬ. Душную, жаркую. Бесконечную.
Мы делали вид, что спим. Уже минул час, второй, как захлопнулась за родителями дверь. Тишина и ночь давили, духота бросала в пот, волнение отдавалось дрожью и я будто бы слышал собственное сердце, глухо ударяющее будто бы на всю комнату и боялся пошевелиться; за шкафом было тихо; так тихо как никогда. Что делать, что делать, — как-то обрывочно думал я — нет, нет, это чушь это невозможно… Шёл час, второй, третий, — чернота ночи вдруг сменилась рассветной мглой, защебетала вдруг одинокая птица и вдруг замолкла; о подоконник раскрытого окна ударила капля, потом другая. Я совсем откинул простыню и остался лежать голым. Потом встал, постоял и заглянул за шкаф. Таня лежала на животе, обхватив руками подушку и уткнулась в нее лицом. Белые плечи, спина, голые ноги и скомканная простыня, накрывающая только зад и часть спины. Все было реально в густо-голубом сумраке рассвета. Я постоял над сестрой. Потискал член. И вдруг жадно захотел курить и как был голый осторожно вышел на кухню.