— И все, сволочи, наши. Не какая-нибудь переодетая немчура, — возмущался он.
Я сказал, что с ракетчиками достаточно знаком.
Когда в отделе разрабатывался план моей работы в Донбассе, Борзов рекомендовал поинтересоваться теми, которые в силу социального происхождения или своего темного прошлого могли быть настроены враждебно к Советской власти. Я и спросил капитана:
— А не могли бы вы дать мне список людей, проживающих в районе, которые когда-то были в банде Чухлая, а также тех, что в разное время были наказаны органами правосудия за бандитизм и другие крупные преступления?
— Такого полного перечня в наличии у нас нет, — обескураженно ответил Копейка. — Но подработать можно. Денька два, правда, на это уйдет. С бывшими осужденными проще: проверил через военкомат, кто еще не в армии, — и баста. А вот с чухлаевцами… Их амнистировали в свое время… И никаких документов от того времени не сохранилось. А они потом вжились и помалкивают. Доведется по селам побеспокоить стариков, мол, покопайтесь в своей памяти, отцы.-Впрочем, кое-кого я и сам знаю. К примеру, один из таких недавно по контузии вернулся, на полгода белый билет выдали.
— Фамилию помните?
— Сугонюк. Я его уже пощупал с разных сторон, все на законных основаниях… — В словах капитана жило сожаление: «Не дезертир…»
Хотя в свое время через мои руки прошло немало амнистированных чухлаевцев, но такой фамилии я не помнил. Впрочем, нередко мы за фамилии принимали уличные или бандитские клички. Так было принято: по кличке.
— А не попадалось вам, капитан, за последнее время что-нибудь такое, — покрутил я в воздухе рукой, — пустячное, но необычное. Знаете, бывает, в глаза бросится. Или наоборот, нечто рядовое, как говорится, навязшее в зубах?
Копейка задумался, пытаясь что-то отыскать в своей памяти. И вот этот процесс поиска удивительно зримо проявлялся на его суховатом лице. Нетерпеливо тряхнул головой, отбросил назад темные волосы, но они строптиво сползли на лоб.
— Навязшее в зубах?.. Нарушение светомаскировки. Город, можно сказать, еще не бомбили. Как-то ночью сбросили осветительные ракеты, где-то в степи, у ставка, упала бомба. Непуганые, вот и нет настоящей бдительности. Общественность подняли на ноги, наказываем по всей строгости закона. А случаи имеются.
— Злостные есть? — поинтересовался я.
— Есть и злостные, — капитан назвал несколько фамилий, дал свою характеристику виновным. Ему было неловко, что он не может ничего путного предложить полковнику, приехавшему из Москвы.
Мне надо было разработать с капитаном Копейкой ряд мероприятий. Если группа «Есаул» будет десантироваться где-то в здешних местах, а ее кто-то встретит, то, вне сомнения, этот «кто-то» должен иметь радиопередатчик. Необходимо установить круглосуточное дежурство по эфиру. Если такой передатчик удастся обнаружить, вызовем пеленгаторы, и те доделают остальное. Кроме того, следовало взять под контроль всю местность. На промышленных предприятиях круглосуточно несли патрульную службу рабочие и служащие. В селах тоже были выделены специальные люди. После того, как основной урожай был убран, сельские патрули стали охранять села и общественные постройки. Но надо было вывести их в поля, в перелески, взять под особый контроль небо и тщательно следить за самолетами, пролетающими ночью, и при малейшем подозрении сообщать немедленно в органы милиции и НКВД.
Когда мы с капитаном Копейкой прикинули, как все это лучше и проще сделать, он сказал мне:
— Вспомнил, товарищ полковник, один факт. По-моему, именно такой, какой вы ищете: необычный, но пустяковый, зряшный. На окопах работает жена того самого Сугонюка — чухлаевца…
— Бывшего чухлаевца, — уточнил я. — Сами же говорили: контужен, значит, Родину защищал.
— Черного кобеля не отмоешь добела, — отмахнулся капитан. — так вот, наш оперработник обратил внимание на лямки ее «сидора», они сделаны из стропы немецкого парашюта. «Где взяла?» Говорит: «Выменяла на светловском базаре за кусок хлеба. Свои лямки порвались, вот и выменяла у какой-то тетки». Базар наш — при вокзале, — пояснил капитан. — Народа проезжего тьма-тьмущая.
Факт был действительно пустяковый.
— А вы убеждены, что лямки из стропы немецкого парашюта?
— Искусственный шелк. Наши — хлопчатобумажные. — А если это не стропа, а кусок веревки?
— Можно посоветоваться со специалистами. Но наш оперуполномоченный увлекался до войны парашютным спортом. Правда, ему на этом поприще не повезло, сломал ногу и чуточку охромел.