Он уже не мог сидеть в этом дыме. Подполз к двери, вскинул автомат и, нажав на спусковой крючок, с криком ринулся вверх из подвала…
При первом же допросе пленного, взятого в доме немецкой контрразведки, Яковлев понял, что произошла грубая ошибка. Толстенький, рыхловатый, малоподвижный человек не мог быть майором фон Креслером. Тому — меньше сорока лет. Этому — под пятьдесят. Но если не фон Креслер, то кто же? Однако пленный упорно отмалчивался.
Не теряя времени, Яковлев рассортировал и прочитал часть тех документов, которые удалось изъять Сомову из письменного стола контрразведчика. Яковлева заинтересовал черновик одного из донесений. Без адреса, без подписи, но основное в нем было. Кто-то докладывал по инстанции, что в результате ряда оперативных мероприятий разгромлен отряд Лысака, а также ликвидирована подпольная сеть в светловской округе. (Тут гитлеровский контрразведчик явно выдавал желаемое за действительное.) Но эксгумировать труп майора Хауфера пока не представилось возможным, так как Чертопхаевка все еще находится у русских. Немецкий контрразведчик считал, что проверку полученных данных надо вести через операцию «Подполье». В связи с тем, что план операции утвержден, он (т. е. автор черновика) приступает к его осуществлению.
Яковлев долго ломал голову: в чем суть новой операции? Цель ясна — проверить еще раз, действительно ли майор Хауфер и полковник Чухлай одно и то же лицо. Но что скрывается за шифром «Подполье»? Надежду Сугонюк гитлеровская контрразведка уже заслала в партизанский отряд. Не с этого ли и началась новая операция? Хозяин поставил перед Надеждой задачу добиться у руководителей подполья максимального доверия.
Сама Надежда об операции «Подполье» не имела ни малейшего понятия. Вполне возможно, что ее просто не посвятили в это дело.
Надо было срочно предпринимать какие-то контрмеры. Самое надежное — заслать в немецкую контрразведку своего разведчика или иметь там хотя бы простого осведомителя. Мне казалось, что при соответствующей обработке таким невольным осведомителем мог бы стать пленный, взятый в доме Сомова.
Яковлев приступил к новой серии допросов. Учитывая конечную цель, а также подавленное состояние пленного, Борис Евсеевич решил сыграть на его настроении. Он приказал выдать пленному мундир солдата, чтобы тот почувствовал над собою власть военной дисциплины. Затем пленного посадили в полутемную пустую комнату и оставили одного на продолжительное время. Загадочность, необъяснимость происходящего всегда заставляет напуганного человека предполагать худшее. То же самое случилось и с пленным молчуном. Снедаемый сомнениями и тревожными раздумьями, он сидел на табурете посреди комнаты, не смея встать, не смея пошевелиться, боясь потревожить движением тот зыбкий мир, который состоит из тишины, полутьмы и неопределенности.
Но вот распахнулись сразу все трое ставен, в комнату ворвался солнечный свет, ослепил пленного, привыкшего к темноте. И словно естественное порождение обилия света — на пороге подполковник Яковлев в форме советского командира: стройный, ловкий, подтянутый, уж он-то умел выглядеть молодцевато, как настоящий офицер.
От порога зычно подал команду на немецком языке:
— Встать! Развалился в присутствии офицера! Ошарашенный пленный вскочил и вытянулся.
Борис Евсеевич вел допрос на повышенных тонах, все в форме приказов и окриков, не давая пленному выйти из солдатского повиновения.
— Кто по званию? Рядовой? Ефрейтор?
— Ефрейтор, — выпалил сбитый с панталыку немец.
— Противно смотреть на такого солдата! Фамилия?
— Швиндлерман, герр офицер, — ответил поспешно пленный.
— Имя, бестолочь!
— Иосиф. Ефрейтор Иосиф Швиндлерман, герр офицер.
Яковлев моментально сориентировался.
— Ефрейтор Швиндлерман, денщик, майора фон Креслера! Смирно!
И тот стоял навытяжку, ожидая приказаний.
В тактике допроса, которую разработал Яковлев, главным принципом было — не задавать денщику фон Креслера вопросов, ответ на которые тот мог бы расценить как измену присяге. Важно было приучить его отвечать быстро, не раздумывая.
— Что ты последний раз подавал барону на обед?
Уж это, конечно, не военный секрет, и Иосиф Швиндлерман спешит удовлетворить столь необычное любопытство русского офицера:
— Бифштекс по-гамбургски с маринованным черносливом и бутылку русского вина…
— Кто же теперь без тебя будет готовить барону бифштекс по-гамбургски?
И этот вопрос невинный, но он должен задеть самолюбие денщика, который лет двадцать верой и правдой служил своему господину, любил его и был беспредельно предан.