Сомов воспринимал происходящее, как бред, и приказы, требовавшие от него чисто физических действий: «Встань! Иди! Залезай!» — выполнял автоматически.
Вот так он очутился в крытой машине, в которой уже были люди.
Когда машина тронулась с места и ее начало покачивать, подбрасывать на неровностях дороги, кто-то, сидевший в самом углу, сказал:
— Товарищи!- Нас везут на расстрел. Давайте хоть как-то отомстим за свою смерть, попробуем хоть кого-то из них задушить. Выйдем из машины, бросайтесь на конвойных. Умирать надо так, чтобы враги и мертвых боялись.
Ему возразили с опаской:
— А может, просто перевозят на иное место? Нападем на часовых — на месте всех постреляют.
— Каждый из нас прошел через пытки. А теперь собрали всех вместе и везут на расстрел… Надо попытаться обезоружить конвойных!
Это прозвучало приказом.
Сомов в темноте не мог разглядеть говорившего, но ему показалось, что он хорошо знает этот мягкий баритон.
— Кто вы? — спросил он.
Человек явно колебался. Наконец уклончиво ответил:
— Они меня считают руководителем подполья Сомовым.
Николай Лаврентьевич подтвердил:
— Да, вы не Сомов. Но кто?
Человек, которого немцы принимали за руководителя подполья, подполз к Сомову. Ощупал его в темноте.
— Николай Лаврентьевич! — И удивление, и обида в этом выкрике. — Вы! А я — Никитин. Помните? Ярослав Игнатьевич.
— Так вы что же, до Ростова не добрались?
— Нет… Разбомбило полуторку, шофер сбежал. Меня у вашего тестя, Григория Даниловича, в больнице взяли…
И все, кто был в машине, затаили дыхание. Многие слыхали о делах подполья… Поговаривали, что партизаны взорвали в Светлово комендатуру, под Ивановкой разгромили вражеский гарнизон. Ходили по рукам листовки. Кто-то помогал уклоняться от отправки в Германию мальчишкам и девчонкам. Обо всем этом оповещали строгие и сверхстрогие приказы оккупантов. А люди читали те приказы и радовались: борется с фашистами Донбасс, не покорился он врагу!
Никитин зашептал:
— Николай Лаврентьевич, мы должны попытаться бежать. Навалимся на охрану и — кто куда. Может, кому-то повезет. Ну, договорились? Я начинаю, а вы все за мною. Согласны?
— Да-да, стоит попытаться… Обязательно.
— Вы слышите? Это приказ руководителя подполья!
Николай Лаврентьевич понимал, что у него нет никаких шансов спастись. Пытки настолько ослабили его, что он и стоять-то твердо не мог. Кружилась голова, в глазах багровые круги… Но об этом он умолчал. «Зачем напрасно волновать людей? Мне они уже не помогут, пусть сами бегут. Жаль, не доведется больше увидеть сына и Оксану…»
Приехали. Машина остановилась, задняя дверка распахнулась.
Ночь. Голый зимний лес. Деревья окаменели от мороза.
— Николай Лаврентьевич, ко мне поближе, ко мне!
Ров. Глубокий, длинный ров. Его вырыли бульдозером.
Солдаты. Редкой зловещей цепочкой солдаты. Они не спеша гонят осужденных к черной кромке свежевырытой земли.
И вдруг:
— Бе-ей их!
Взрыв ярости. Откуда у Николая Лаврентьевича и силы взялись. Он грудью наскочил на ближайшего конвойного, свалил его в снег, хотел вырвать автомат, но тот цепко держал оружие. Подоспел Никитин. Хлестким ударом оглушил конвойного.
И тут загремело дружное «ура». Ударили вразнобой автоматы, завизжали пули.
— Скорее, скорее, — торопил Никитин, увлекая Сомова за собою.
Тот понял: пришло неожиданное спасение. «Свои…» Но где они? Сколько их?
Конвойные залегли, открыли ответный огонь по горстке наступавших.
— Бежим! Ну! Что же вы! — Никитин тащил Сомова за рукав ватника.
Но как тут бежать. Под ногами рыхлый снег, а под тонким его покрывалом плотный наст. Иногда он проваливался, и нога по колено влезала в узкую ловушку.
Николай Лаврентьевич задыхался. Бешено колотилось сердце. Он остановился, чтобы передохнуть. Появилось желание присесть. Но Никитин не позволил.
— Вы что! Сядете — не подниметесь потом. Надо уходить! Быстрее!
Добрались до балочки, спустились в нее, на дне скопился снег, но он слежался, так что идти было можно.
А позади них кипел короткий жестокий бой. Поняв, что пришла нежданная помощь, обреченные набросились на своих палачей. По трое, по пятеро на каждого. Душили, били чем попало: ногами, кулаками, комьями смерзшейся земли. Они гибли под пулями, но уцелевших не останавливала смерть других, их вела в атаку ярость.