— Ну, что ж, товарищи, — обратился Никитин к присутствующим, — я вас поздравляю с боевым руководством, мне думается, по этому поводу надо будет выпустить воззвание. Пусть люди знают, что мы действуем.
Приготовления к операции были уже закончены.
— Давай, Марфа, нашу гипотермию, — сказал врач.
Принесли таз с холодной водой, в которой плавал снег.
— Суй руку, — распорядился Григорий Данилович. — Потерю крови восполнять нечем. Каждую каплю придется беречь. Да и часть боли снимет холод.
Обстановка в доме была напряженная. Это чувствовалось в сдержанных жестах, в наступившей тишине, в коротких репликах-приказах Григория Даниловича, которые выполнялись немедленно.
— Таня, слей нам. Марфа, Ярослав Игнатьевич, мойтесь, будете помогать мне.
«Не надо смотреть на свою кисть, обмотанную по самое запястье стерильной салфеткой».
— Марфа — бритву.
«Лучше думать о чем-то совершенно постороннем. Об Оксане… У нее были такие нежные руки…»
Но тут же перед Николаем Лаврентьевичем возникла физиономия с гитлеровскими усиками. «Где Дубов? — вопрошала физиономия. — Кто такой Дубов? Откуда тебе известно о фон Креслере?» — «Ты не знаешь, кто такой Дубов? — спрашивал Сомов усатого. — Это конец твоей карьеры, господин майор фон Креслер».
— Григорий Данилович, он сознание потерял!
— Шелк. Иголку.
— А он… не умрет? Бледный, бледный!
— Не умрет. Уже формирую культю.
— Я бы… Наверное, не выдержал… Такую операцию и без анестезии.
— Три ему виски спиртом. Так… Хорошо.
— Дышит уже ровнее.
Николай Лаврентьевич вновь увидел Оксану. Вот она подошла и села рядом с ним. Сказала чужим голосом:
— Очнулся? Да, сердечко у тебя неважнецкое. Передохни.
«Скоро весна… Ты так умела радоваться первой лопнувшей почке, первому цветку вишни, — шептал мысленно Николай Лаврентьевич Оксане. — Ты даже звонила мне на работу: «Николка, вишня распустилась! Вишня». И я, отложив все дела, шел домой. Весна. Ты ее очень любила».
— Таня, таз с холодной водой и льдом.
— Марфа, стерильную салфетку на левую кисть.
— Да подожгите, черт побери, кто-нибудь спирт в миске, надо продезинфицировать инструменты.
— Николай Лаврентьевич, милый, отвернитесь. Смотрите только в окно. Думайте о чем-нибудь…
Контрразведка против контрразведки
К месту расстрела гитлеровцами было вывезено сорок девять приговоренных, к партизанам ушло тридцать один человек. Шестнадцать погибло в яростном рукопашном бою. Двое исчезли бесследно. Семерых недосчитались партизаны, принимавшие участие в освобождении. Среди погибших — Борис Евсеевич, который, несмотря на свое ранение, возглавлял отряд. В короткой информации, присланной на мое имя, этому событию было посвящено всего несколько слов: «Сраженный автоматной очередью, погиб подполковник Яковлев».
Сообщение в штаб армии пришло за двумя подписями: начальник штаба отряда Конев, начальник разведки Соловей.
Гибель боевых соратников всегда наводит на грустные размышления. Для меня Яковлев был не просто сотрудником, с которым проработал добрый десяток лет, он был моей надеждой. Чекист с отличной теоретической подготовкой, широким кругом знаний. С аналитическим складом ума. В совершенстве знал четыре иностранных языка.
Я поинтересовался у Истомина подробностями событий. Он обо всем знал лишь «с немецкой стороны», о смерти Яковлева не подозревал, так как партизаны и освобожденные унесли всех своих погибших. Истомин поставил меня в известность, что среди бежавших был Сомов. «За его поимку назначена премия в двенадцать тысяч марок».
Я радировал в партизанский отряд, просил выяснить детали побега. По моей просьбе Конев провел небольшое расследование и доложил, что в одной из машин среди приговоренных находились Сомов и какой-то Никитин. Именно Никитин и был инициатором побега: убедил людей в его необходимости и первым напал на ближайшего к нему конвойного. Но потом они с Сомовым куда-то исчезли. Их нет ни среди освобожденных, ни среди погибших.
И только через три дня вездесущий и всезнающий Леша Соловей узнал через Марфу Кушнир, где находится секретарь подпольного райкома партии. Ночью разведчики побывали в Горовом, привели оттуда Никитина и капитана Щепкина с небольшой группой партизан-окруженцев. Сомова временно оставили в Горовом.
После таких вестей, естественно, встал вопрос о том, что Николая Лаврентьевича надо вывозить на Большую землю.
Я в это время был полностью поглощен заботами, связанными с очередной затеей немецкой контрразведки, которая получила кодовое название «Подполье».
Неизвестные нам события назревали, а предупредить их было, по существу, некому: Яковлев погиб, Истомина переводить на контрразведывательную работу в подполье не было смысла, он хорошо закрепился в полиции. Связным между ним и Яковлевым был начальник разведки отряда Леша Соловей. Парнишка переодевался в девичье платье и превращался в премиленькую, бойкую на язык девчонку. Сведения от Истомина он получал через тайник, так что даже и не подозревал, кто его информатор.