Борзов оставил у себя все документы и фотоаппарат, который Шварцы сумели перенести через линию фронта. Рудольфа Ивановича снабдили новыми документами и помогли эвакуироваться в один из глухих поселков Северного Урала.
И вот теперь его имя и даже внешность решено было передать мне.
— Бороду отпустишь, усы заведешь, — говорил Борзов.
И тут встал вопрос: как быть с Сугонюком. Его послали за фотокарточками Дубова разных лет. Это не для простого опознания, явно гитлеровская контрразведка намеревалась устроить какую-то провокацию.
Борзов считал: «Пока ты находишься в оккупированном Светлово, Сугонюку возвращаться к фашистам нельзя». Прийти без фотокарточек? Агент, не выполнивший задания, лишается доверия, тем более у Сугонюка в прошлом были такие моменты, как совместная работа с полковником Чухлаем и удачное освобождение из тюрьмы.
В оккупированный Донбасс, кроме нас с Лаймой, отправлялся Лунев, который должен был, как уже говорилось, заменить погибшего подполковника Яковлева. Но мы десантируемся на подходе к Светлово, а он полетит дальше, в район Ивановки, где действовал партизанский отряд Караулова.
Через разведотдел армии партизан предупредили, что за ранеными Сомовым и Карауловым прибудет санитарный самолет.
Как на это событие должна прореагировать Надежда? У немецкой контрразведки есть возможность перепроверить ее (это надо всегда иметь в виду), следовательно, утаить прибытие самолета «с той стороны» она не сможет. Не знала?.. Но отряд будет готовить посадочную площадку, расчищать ее от снега. Мероприятие многолюдное.
Пусть Надежда передаст свою информацию: зашел отряд в хутор, она оставила листовки с кодом. Но отряд лишь прошел, боев не было, все мирно, жители не сразу собрали листовки, староста не спешил с их отправкой в полицию (мороз свыше тридцати градусов, ветрище — кому хочется по такой погоде переться через заметы в райцентр). А Истомин должен будет обеспечить эту задержку по крайней мере на полтора суток.
Истомин с планом согласился, обещал предупредить Надежду и встретить нас с Лаймой. Но попросил разрешения временно не выходить на связь с центром, так как в районе Светлово появились армейские пеленгаторы.
Нас с Лаймой провожал в дорогу член Военного совета армии Федор Николаевич Белоконь. Мы с ним обнялись. Лайме он пожал руку.
— Ни пуха, ни пера, — пошутил. И тут же посерьезнел: — Будем надеяться, Петр Ильич, что начатое до оккупации дело наконец найдет свое логическое завершение.
…Сверху, когда летишь, все города и поселки похожи на ковер редкой работы. Квадратики — домики, черточки — дороги, прямоугольники — посадки. Война с самолета выглядит вопиющим диссонансом созидательному труду. Не хочется верить, что человеческий гений одинаково добросовестно трудится и над созданием удивительного гобелена, и над его уничтожением.
Линию фронта пересекали с выключенным мотором. Зарябили засеянные мутной белизной поля. Потом самолет опять взмыл в небеса. И вот наконец сигнал: «Приготовиться!»
Второй пилот, стоявший у окантованной намерзшим снегом двери, повернул запор, распахнул ее.
— Пошел!
По лицу хлещет упругий ветер. Ночь и снег удивительно скрадывают расстояние, путают масштабы. Готовишься к приземлению — напрягается каждый мускул. И все-таки ноги касаются земли неожиданно.
Тянешь на себя стропы, гасишь разметавшийся парашют.
Гляди в оба! Слушай тишину! Не забывай, она умеет обернуться окриком «Хенде хох!» и разорваться сухой автоматной очередью…
Зарыли парашюты, сориентировались и пошли в направлении Светлово. Снегопад усилился, началась метель. К счастью, ветер дул в спину и не позволял сбиться с пути: стоило чуть свернуть в сторону, острый сухой снег начинал хлестать по лицу, и тогда невольно отворачивались от его неистовых наскоков, выходили на верную дорогу.
Трудно дался нам этот тридцатикилометровый переход. Брели без малого сутки, измучились, от усталости валились с ног. Ведь с собой несли всю фотоаппаратуру Рудольфа Ивановича и личные пожитки, которые могли пригодиться семейному человеку на новоселье.
Я удивился терпению, которое проявляла Лайма. Ни слова упрека или досады. Вообще она была молчаливым человеком.
Что можно сказать о Светлово тех дней? Он был похож на все города, попавшие под оккупацию. От постоянных обстрелов и бомбежек многие улицы превратились в развалины. Оставшиеся дома посерели, словно бы состарились. Стынут на морозе, потрескивают заиндевевшие деревья.
Мы с Лаймой, измученные многотрудной и долгой дорогой, остановились передохнуть возле одной из каменных развалин. Надо было оглядеться, приготовиться к возможным неожиданностям.