Однажды Виталий как бы между прочим сказал:
— Все бароны и графы — толстопузые. Вот будет твоему лет пятьдесят…
Швиндлерман обиделся:
— Генералу Иоганну фон Креслеру шестьдесят два года, а он строен, как юноша. Мой Ганс — самый элегантный, самый красивый в древнем роду баронов. Фон Креслерам некогда толстеть, они воины.
За домом, в котором разместилась немецкая контрразведка, мы установили постоянное наблюдение. И помогал нам в этом Швиндлерман. Если он в отлучке, значит, хозяина дома нет. Если он спешит восвояси, значит, ждет возвращения барона.
И вот Лайма сумела сделать несколько снимков выезжавшего из ворот и возвращавшегося черного «мерседеса». В машине было темнее, чем на улице, и четкой фотографии пассажиров не получилось. Но на одной из них все-таки можно было рассмотреть лицо человека, сидевшего рядом с шофером. Им оказался мой старый знакомый капитан Богач, тот самый, который не доехал с Князевым до Ростова.
Убедившись, что это не ошибка, я первое время очень досадовал: «Отпустил фон Креслера, приняв его за какого-то Богача!» Правда, он передал немецкой контрразведке нашу идею насчет «полковника Чухлая», но все равно…
Долго мы обсуждали с Истоминым и Лаймой сложившуюся ситуацию: мог или не мог капитан Богач быть одновременно майором фон Креслером? В представлении Бекенбауэра это были два абсолютно разных человека. Один был задержан вместе с ним (Богач), а другой ушел с группой в неизвестном направлении.
Нет, все-таки это два разных человека, а вот сейчас контрразведчик Богач играет роль фон Креслера. Мы припомнили двойственное отношение Швиндлермана к своему хозяину. В его памяти жил молодой барон, которому Иосиф был предан фанатично. В доме контрразведки он, видимо, прислуживал иному, к которому мог явиться и с опозданием, и под хмельком.
О том, что его хозяин «уехал надолго», Швиндлерман обмолвился еще во время допроса у партизан. Для кого капитан Богач играет роль фон Креслера? Конечно, не для коллег. Фон Креслер знает, что советская контрразведка ведет игру, и вот предложил свою контригру. Мы за ним наблюдаем здесь, а он в это время внедрился где-то в подполье. Такая идея когда-то возникала у Яковлева, но у нее не было материального подкрепления. Теперь оно появилось.
Чтобы разобраться в делах подполья, надо было поговорить с очевидцами. Тут бы нужна встреча с Луневым. Но он человек в отряде новый, и потом, вне сомнения, за ним, как за прибывшим из центра, чтобы заменить погибшего чекиста Яковлева, со стороны гитлеровского агента, внедрившегося в подполье, ведется неусыпное наблюдение.
Истомин по существующей системе связи вызвал Лешу Соловья.
Тот явился и нос к носу столкнулся с… помощником начальника полиции города. Не ожидал. Вот такого — настороженного, готового ко всяким подвохам — Истомин привел его в фотосалон.
Поняв, что Леша Соловей начинен сомнениями, я постарался успокоить молодого разведчика.
— Здравствуй, племянник знаменитого чекиста! Руку-то из кармана вынь, а то по нечаянности нажмешь на спусковой крючок.
Он меня не узнал. Пришлось ему напоминать, где и при каких обстоятельствах мы с ним встречались. И только после этого его оставила скованность.
— Ну и замаскировались вы все тут! — вздохнул он с облегчением. — А я возле тайника заприметил полицая, чуть не пальнул по нему.
Я попросил Лешу Соловья поподробнее проинформировать меня о положении в отряде и дать характеристику новым людям.
— Хорошего у нас много и плохого предостаточно, — начал он. — Хорошего, пожалуй, больше.
— Ну и начинай с хорошего, — посоветовал я.
— Никитин — вот это, скажу я вам, человек! — начал восторженно Леша Соловей. — Мы с ним организовали девятнадцать новых постов! Связь наладили. В штаб армии что ни день, то новая депеша. Нас похвалят, а Ярослав Игнатьевич, как заводной, еще завзятее работает. Ночь за полночь: «Пошли, Леша, ты тут всех знаешь». Веселый, пошутить любит. Люди к нему так и липнут. А вот с новым командиром отряда нам не повезло. Конев был бы лучше. Свой, а этот какой-то бука букой. И все, кто с ним пришел, такие же. И вообще, у нас в отряде нет делов! — в досаде воскликнул Леша Соловей.
— Ну-ну, рассказывай, — подбодрил я его.
— Шпионов попромеж себя ищем. Сомова отправили самолетом, а фрицы тут как тут, едва наши ушли с аэродрома. На следующий день исчезла сестра Марфы Кушнир, ну та, у которой находился Сомов в Горовом. Дети говорят: «Мамка вышла ночью на двор». В ту же ночь, вернее, под утро, гестаповцы явились за самой Марфой. Но их вовремя заметила лежавшая у окна Лушка Плетень. Марфа — из хаты. Едва спряталась за сарай — фашисты в хату. Выкинули Лушу из кровати, думали, что притворяется больной. Она и вцепилась офицеру зубами в физиономию. Отцепили уже мертвую.