В начале апреля 1941 года у Генерального штаба Красной Армии появилась настоятельная необходимость перепроверить сведения, подтверждающие или опровергающие реальность плана «Морской лев» (форсирование Ла-Манша). Наш Сынок имел доступ к сведениям того отдела абвера, который вел разведывательную работу против Советского Союза. И все-таки проверку реальности плана «Морской лев» решено было поручить Сергею. Почему? В свое время ему удалось добыть фотокопию одного из восьми экземпляров плана «Барбаросса» — плана нападения гитлеровской Германии на СССР. Но по мнению членов нашего правительства, которым было доложено о плане «Барбаросса», эти сведения нуждались в перепроверке. Итак, у немецкого генерального штаба было два военных плана: нападение на СССР (план «Барбаросса») и нападение на Англию («план «Морской лев»). А может быть, один из них всего лишь ловкая дезинформация, удачный ход гитлеровской контрразведки? Можно было предположить и другое: оба плана реальные. Так какому из них в данный момент отдает предпочтение гитлеровский генеральный штаб?
Серьезный вопрос, от ответа на него зависело будущее страны, будущее Европы. Искать ответ на этот вопрос и было поручено самому опытному нашему разведчику Сынку.
Я написал приказ для Сынка и показал его Борзову. Он сделал несколько поправок, смягчил некоторые мои формулировки, вставил добрые, теплые слова вроде «пожалуйста», «по возможности поспешите», «сами понимаете», и приказ вдруг зазвучал дружеской просьбой.
— Времени мы ему не даем, и, чтобы добыть нужные сведения, он вынужден будет пойти на большой риск.
Особая забота начальника управления о Сергее вызвала во мне тревогу. Такое называют предчувствием.
Сынок принял нашу шифровку, ответил: «Понял. Постараюсь». А во время следующего сеанса не вышел на связь.
«Почему? Что-то просто помешало, или причина гораздо серьезнее?»
Время шло, Сергей как в воду канул. В таких случаях предполагают самое худшее — провал.
Так что же случилось с Сергеем? У него не было никаких помощников, он работал совершенно один, считая это лучшей гарантией безопасности. Своя логика в подобных рассуждениях, конечно, есть. Чем многочисленнее разведгруппа, тем больше у контрразведки возможностей обнаружить ее. Каждый причастный — это «кончик», за который, если удачно потянуть, можно размотать весь клубок.
Из наших людей с Сергеем раньше встречался один я. Связные, которых мы к нему при нужде посылали, пользовались тайниками. И тут дело совершенно не в отсутствии доверия, а в профессиональной предосторожности. Провал связного всегда возможен, и нельзя допустить, чтобы германская контрразведка вышла на такого ценного разведчика, как Сынок.
Под впечатлением обуревавших меня чувств я вызвался съездить в Германию, как один из немногих лично знавших Сергея в лицо, и во что бы то ни стало дознаться о его судьбе.
— Более непродуманного предложения трудно даже вообразить, — возразил Борзов. — Версия первая: Сынок не имеет возможности выйти на связь, за ним следят. И вот являетесь вы… Отличная услуга для абвера. Версия вторая: Сынок арестован. Значит, ведется наблюдение за всеми, кто в какой-либо степени был с ним связан. Хотите угодить в ловушку?
— Но речь идет не просто о чьей-то жизни: моей или его, — настаивал я, — решается судьба государства, судьба мира и войны. А что, если Сынок сумел добыть какие-то новые сведения о реализации планов «Морской лев» или «Барбаросса»? А передать их не может.
— Нет, Дубов, ваша должность не позволяет заслать вас без особой предварительной подготовки в страну, с которой возможна война. Будем искать иные возможности узнать о судьбе Сынка.
Международная обстановка была крайне напряженной, и военкоматы под видом сорокапятидневных летних сборов провели частичную мобилизацию резервистов.
Управление получило приказ — откомандировать группу опытных работников в распоряжение Киевского военного округа. Я подал Борзову рапорт и получил назначение в один из пограничных корпусов. Потом воевал, а мысли о Сергее не покидали меня. Шестнадцать лет в разлуке, но каждый день — рядом: чувствами, делами…
И вот оказывается, в апреле 1941 года с ним ничего не случилось. Жив, здоров и продолжает работать. Но тогда что-то встревожило гитлеровскую военную контрразведку — она ищет. И есть в ее распоряжении какие-то сведения, она ищет именно в Донбассе, там, где когда-то воевал Сергей Скрябин, где работал его отец, где жила и погибла его мать. Какой характер носят эти сведения? Общий, мол, кто-то, возможно, передает секретные сведения советской разведке? Или нечто более конкретное?