— А что с участниками? — поинтересовался Белоконь.
— Кубченко, работавший в конторе «Заготзерно», так-таки угодил в тюрьму. Получил пять лет за воровство. Сейчас просится на фронт. Я подумываю: не удовлетворить ли его просьбу? Этапировать в Ростов, отпустить домой, пусть явится в военкомат. Поболтается недельки две. Может, на кого-то наведет или кто-то им заинтересуется.
Я хорошо помнил и Кубченко, и Пряхина. Кубченко — из породы воришек. Он как-то хвастался приятелю: «Если я не принесу домой хотя бы пару килограммов пшенички, то считаю такой день напрасно прожитым». Нам надо было как-то отделить Кубченко от остальных розентальцев, и мы посоветовали местной прокуратуре взять на проверку работу конторы «Заготзерно». Они там обнаружили большие злоупотребления. Пряхин — человек иного склада. На семнадцать лет старше Кубченко. У него были, как он сам говорил, «идейные расхождения с Советской властью на почве отношения к религии». Бывший поп считал, что без бога Россия не проживет. В розентальской группе его роль была минимальной, он предоставил Архипу Кубченко и его любовнице свою квартиру. Пряхина из общего дела выводил я.
— Где сейчас второй поднадзорный?
— Пряхин был на Юго-Западном фронте. Ушел добровольцем, хотя возраст и не призывной, — пояснил Андрей Павлович. — Воюет неплохо, и речи ведет вполне патриотические.
— Надо помочь ему вернуться в родные места. Конечно, не одному, а с кем-то из ваших.
Борзов прищурился — признак доброго настроения. Карие глаза весело заблестели, сузились.
— Мы над этим уже потрудились. Бывшего служителя культа в свое время определили ординарцем к командиру, который перед войною закончил наше училище. Пряхин к нему привязался. Во время боев на Днепре Истомина контузило. Сейчас он в госпитале. Пряхин — при нем сиделкой.
— Но розентальцы вместе с невыявленным Переселенцем, — размышлял Вячеслав Ильич, — проживали в Ростовской области. Дубову предстоит работать в Донбассе.
— Область — понятие чисто административное, — пояснил комиссар. — В документах гитлеровского военно-полевого штаба нет такого термина «область», они берут шире: край, промышленный юг. Я убежден, что надо использовать группу Переселенца. Допустим, что он сам обитает в районе Ростова, но на севере Донбасса у него, судя по всему, есть своя агентура. Ее выявлением и будет заниматься группа Дубова. А группа подполковника Яковлева уже выехала в Ростов. Где-то в том районе появился кочующий передатчик. Работает на разных волнах, в разное время, из разных мест.
— А может, это несколько передатчиков? — предположил Белоконь.
— Радист один, это определено нами по почерку. У каждого радиста он свой, специалисты не спутают. По-видимому, опытнейший конспиратор. Есть основания предполагать, что это активизировался Переселенец или кто-то из его агентуры. Пока поиски группы «Есаул» и ростовского радиопередатчика — два самостоятельных направления. Но позже, думаю, они обернутся одним делом. И тогда Дубов все возьмет под свое начало.
— Убедительно, — согласился Вячеслав Ильич. — Будем, Андрей Павлович, полагаться на ваш чекистский опыт и профессиональное чутье. Федор Николаевич, — обратился он к Белоконю. — Помоги на месте Петру Ильичу. Обеспечьте транспортом, надежной связью, подберите в помощники людей из проверенных коммунистов. Из думающих. От успехов его группы, как я понимаю, будет зависеть судьба не только подполья… Эта сверхсекретная акция «Сыск»…
— Мы в этом направлении работаем, — заверил Борзов, — появятся первые результаты — обязательно доложу.
— Этими результатами интересуюсь не только я, — многозначительно сказал Вячеслав Ильич.
Он вновь подошел к карте, раздвинул шторки. Глянул на красно-синюю извилистую линию, на маленькие флажки, воткнутые в черные кружочки городов, тяжело вздохнул. Задернул шторки.
Пожимая мне руку, Вячеслав Ильич на прощанье сказал:
— Петр Ильич, помните: каждое ваше сообщение Борзов будет немедленно передавать мне. И, конечно, не для коллекции сведений…
— Сделаю все, что в моих силах, — заверил я его.
Вячеслав Ильич не согласился:
— А вы сделайте то, что необходимо.
В его словах жила тревога. В моем сердце она обернулась чувством огромной ответственности.
Мы вышли, и в коридоре Федор Николаевич подхватил меня под руку.
— Когда собираетесь в Донбасс? Может быть, вместе?