Генри Джордж
Сколько средств, чтобы быть счастливым, сколько удобств, о которых не имели понятия наши предки! И что же, счастливы ли мы? Если малое число более счастливо, то большинство тем более несчастно. Увеличивая средства жизни для малого числа богатых, мы заставили большинство быть и считать себя несчастными. Какое может быть счастие, которое приобретается в ущерб счастию других!
Руссо
Положим, что я спас утопающего, но перед этим я выговорил у него большую часть его собственности. Тут, очевидно, услуга за услугу. Он ценит свою жизнь дороже своей собственности. Но что сказать о таком уговоре? А между тем так отбирается собственность людей, потому что миллионы людей владеют или самым малым или ничтожным, и им за их труды, т. е. за их собственность, дают средства существования.
Вольтер
Бродяга есть необходимое дополнение к миллионеру.
Генри Джордж
Вы не можете основать Христова братства там, где, с одной стороны, невежество, нищета, рабство и развращенность, а с другой стороны, культура, богатство и власть мешают взаимно уважать и любить друг друга.
Иосиф Мадзини
Быть угнетателем-господином хуже, чем быть покорным рабом. Не тяготись бедностью, тяготись излишеством.
Если ты получаешь доход, не заработавши его, то кто-нибудь другой зарабатывает его не получая.
Маймонид
Недельное чтение
Уличный торговец
Жером Кренкебиль, торговец овощами, возил по городу свою тележку и покрикивал: «Капусты, моркови, репы!» А когда у него бывал порей, он кричал: «Свежая спаржа!» – так как порей – спаржа бедняков. Однажды, 20 октября, в час пополудни, когда он спускался по улице Монмартр, из лавки вышла мадам Баяр, жена сапожника, и подошла к тележке с овощами. Презрительно подняв пучок порея, она сказала:
– Не очень-то хорош ваш порей. Почем пучок?
– Пятнадцать су, хозяйка. Лучше не найдете.
– Пятнадцать су за такой плохой порей?
И она с отвращением бросила пучок обратно в тележку.
В это время подошел полицейский, номер 64, и сказал Кренкебилю:
– Проезжайте!
Кренкебиль уже целых пятьдесят лет ездил с утра до вечера. Приказание полицейского показалось ему законным и вполне в порядке вещей. Готовый его исполнить, он попросил хозяйку взять поскорее, что ей было по вкусу.
– Мне нужно еще сначала выбрать товар, – сердито заметила сапожница.
И она снова принялась перетрогивать все пучки порея, выбрала себе тот, который показался ей лучше других, и крепко прижала его к груди.
– Я дам вам четырнадцать су. Этого вполне достаточно. Я сейчас принесу вам их из лавки, у меня нет с собой.
И, захватив свой порей, она вернулась в лавку, куда только что вошла покупательница с ребенком на руках.
В эту минуту полицейский, номер 64, во второй раз сказал Кренкебилю:
– Проезжайте!
– Я дожидаюсь денег, – ответил Кренкебиль.
– Я вам не говорю, чтобы вы не дожидались денег; я приказываю вам только проезжать, – строго сказал полицейский.
Между тем сапожница примеряла в своей лавке голубые башмачки полуторагодовалому ребенку. Покупательница сильно торопилась, и зеленые головки порея спокойно лежали на конторке.
Кренкебиль, в течение целых пятидесяти лет возивший по улицам города свою тележку, умел повиноваться представителям власти. Но на этот раз он попал в исключительное положение между правом и обязанностью. Он мало смыслил в законах и не понял того, что пользование личным правом не освобождало его от исполнения общественных обязанностей. Он слишком сосредоточил свое внимание на своем праве получить четырнадцать су и недостаточно серьезно отнесся к своей обязанности возить тележку и проезжать вперед, все вперед. Он не двигался.
В третий раз полицейский, номер 64, спокойно и без всякого раздражения отдал ему приказание проезжать:
– Разве вы не слышите, что я приказываю вам проезжать?
У Кренкебиля была слишком важная в его глазах причина оставаться на месте. И он снова просто и безыскусственно изложил ее:
– Господи, Боже мой! Да ведь я же говорю вам, что дожидаюсь денег.
Полицейский ответил ему на это:
– Может быть, вы желаете, чтобы я привлек вас к ответственности за неисполнение полицейских правил? Если вы этого желаете, то вам стоит только заявить.
На эти слова Кренкебиль только медленно пожал плечами, уныло взглянул на полицейского и поднял свой взор к небу. И взор этот говорил:
«Бог видит, какой я противник законам!..»
Может быть, потому, что он не понял выражения этого взора или не нашел в нем достаточного оправдания неповиновению, полицейский снова резким и суровым тоном спросил торговца, понял ли тот его.
Как раз в эту минуту в улице Монмартр было необыкновенное скопление повозок. Извозчики, дрожки, мебельные фуры, омнибусы и тележки, прижатые одна к другой, казалось, были неразрывно связаны между собой. Отовсюду раздавались крики и проклятия.
Кучера лениво обменивались издалека крепкими ругательствами с сидельцами из лавок, а кондуктора омнибусов, считая Кренкебиля причиной замешательства, называли его «гадким пореем».
Между тем на тротуаре собрались любопытные и прислушивались к спору. И полицейский, видя, что за ним наблюдают, думал теперь только о том, чтобы показать свою власть.
– Хорошо, – сказал он и вынул из кармана грязную записную книжечку и очень короткий карандаш.
Кренкебиль упорствовал, повинуясь какой-то внутренней силе. Впрочем, ему и невозможно было теперь двинуться ни взад ни вперед. Колесо его тележки, к несчастию, зацепилось за колесо повозки молочника.
И в отчаянии теребя свои волосы, он воскликнул:
– Да ведь я же говорю вам, что жду денег! Что это еще за несчастие! Вот беда, так беда! Господи, Боже ты мой!
Полицейский, номер 64, счел себя оскорбленным этими словами, выражающими, впрочем, больше отчаяние, чем протест. И так как всякое оскорбление облекалось для него в традиционную, правильную, освященную обычаем и, можно даже сказать, почти обрядовую форму выражения: «Смерть коровам!»[17] – то в этой именно форме он воспринял и реализовал в своем мозгу слова преступника.
– А! Вы сказали: «Смерть коровам?» Хорошо, следуйте за мной.
Торговец с крайним недоумением и отчаянием взглянул своими широко раскрытыми глазами на полицейского, номер 64, и, скрестив руки на своей синей блузе, воскликнул:
– Я сказал: «Смерть коровам?» Я?.. О!..
Арест этот был встречен смехом лавочных сидельцев и уличных мальчишек. Он отвечал страсти всякой человеческой толпы к низким и жестоким зрелищам. Но в это время сквозь толпу зевак пробился старик, одетый во все черное и в высокой шляпе. Он подошел к полицейскому и сказал ему тихим, кротким, но очень твердым голосом:
– Вы ошиблись. Этот человек не оскорблял вас.
– Не суйтесь не в свое дело, – ответил ему полицейский, не сопровождая на этот раз своих слов угрозами, так как он обращался к хорошо одетому человеку.
С большим спокойствием и сдержанностью старик продолжал настаивать. Тогда полицейский объявил ему, что он должен объясняться у комиссара полиции.
Между тем Кренкебиль снова воскликнул:
– И я сказал: «Смерть коровам!» О-о!..
Когда он произносил эти странные слова, из лавки к нему вышла мадам Баяр, сапожница, с деньгами в руках. Но полицейский уже держал его за шиворот, и мадам Баяр, считая, что не стоит отдавать своего долга человеку, которого ведут в полицию, положила свои четырнадцать су обратно в карман передника.
17
«Коровами» на воровском жаргоне Парижа зовут полицейских. Это выражение считается для них очень оскорбительным. –