Итак, спустя несколько дней после того, как мы стали жить в деревне, когда, располагая и воодушевляя их к занятиям, я увидел их даже более, чем надеялся, готовыми к этим занятиям и страстно к ним стремящимися, то и захотелось мне испытать, что они могут в своем возрасте, тем более, что «Гортензий» Цицерона, казалось, уже в значительной мере ознакомил их с философией. Наняв писаря, дабы труд наш не был развеян по ветру, я не позволил ничему погибнуть. В этой книге ты прочтешь о том, насколько спорилось наше дело и каковы их суждения, равно и каковы мнения мои и Алипия.
Состязание первое
2. Итак, когда по моему приглашению мы, как только представился удобный случай, сошлись все вместе, я сказал:
– Сомневаетесь ли вы в том, что нам должно знать истину?
– Нисколько, – отвечал Тригеций, а остальные знаками выразили ему свое одобрение.
– А если, – говорю, – мы можем быть блаженными и не познав истины: считаете ли вы познание истины необходимым?
На это Алипий сказал:
– Я полагаю, что мне удобней быть судьей в этом вопросе. Мне предстоит еще долгий путь в город, а потому меня следует освободить от обязанности принять ту или другую сторону, поскольку функцию судьи я могу передать кому бы то ни было легче, чем обязанность защитника той или иной стороны. Поэтому ни для какой из двух сторон ничего от меня не ждите.
Когда все согласились, я повторил свой вопрос.
– Быть блаженными, – ответил Тригеций, – мы действительно желаем; и если можем достигнуть этого без истины, то искать ее нет никакой нужды. Как это так, – говорю я, – уж не думаете ли вы, что мы действительно можем быть блаженными вдали от истины?
Тогда Лиценций:
– Можем, если истину будем искать.
Когда же я стал настойчиво требовать мнения остальных, Навигий ответил:
– Я, пожалуй, склоняюсь на сторону Лиценция. Возможно, в самом деле, блаженство жизни в том и состоит, чтобы неустанно исследовать истину о Тригеций же сказал:
– Определи, в чем, по-твоему, состоит блаженная жизнь, чтобы мне, на основании этого, сообразить, что следует отвечать.
– Неужели ты думаешь, – говорю я, – что жить блаженно означает что другое, как не жить согласно наилучшему, что есть в человеке?
Я не буду, – ответил он, – напрасно тратить, слов: полагаю, что ты же и должен определить мне, что это – самое наилучшее.
– Кто, – говорю, – усомнится, что наилучшее в человеке – это та часть его души, которая в нем господствует и которой все остальное в человеке должно повиноваться? А, чтобы ты не потребовал еще одного определения, сразу поясню: такой частью может назваться ум или рассудок. Если же ты не согласен с этим, попытайся сам сформулировать, что есть блаженная жизнь или наилучшее в человеке. Тригеций спорить не стал.
– В таком случае, – продолжил я, – возвратимся к нашему предмету. Представляешь ли ты себе, что можно жить блаженно и не найдя истины, лишь бы только ее искать?
Я отнюдь не представляю этого, – отвечает Тригеций, – но ведь я на этом и не настаивал.
– А вы, – спрашиваю я у других, – как думаете?
Тогда Лиценций сказал:
– Мне кажется, что можно, потому что те наши предки, которых мы знаем, как людей мудрых и блаженных, Жили достойно и блаженно только лишь потому, что искали истину.