Разбирая данный сюжет и признавая его недостоверность, исследователи все же считали, что в основе его лежало действительное «предание о крещении Руси из Греции, которое было связано со временем Владимира и могло быть известно скандинавам на севере»[57]. Т.Н. Джаксон обратила внимание, что речь ребенка Олафа «против идолов» удивительно по своим стилю и содержанию напоминает речь немецкого посольства в летописной статье 987 г. А значит возможно, что информаторами автора саги, были лица бывавшие на Руси и хорошо знавшие местное церковное предание. Неслучайным признается исследовательницей и упоминание епископа Павла — оно находит параллель в известии о прибытии в Киев «учеников апостола Павла» в летописной статье 987 г.[58]
Заметим теперь, что рассказ о крещении в саге страдает «хронологической двойственностью». С одной стороны упоминание в саге Аллогии (то есть княгини Ольги) в качестве жены Владимира Святославича является анахронизмом. С другой в повествовании о крещении Руси Олафом, именно она играет главную роль, своей мудрой речью, убеждая князя и собрание народа принять христианскую веру. Упоминание в саге Аллогии в качестве главной помощницы Олафа в деле обращения русских, ссылка на епископа Павла дают повод предположить, что одной из основ легенды о крещении Олафом Руси было предание о христианских миссионерах, «учениках апостола Павла», действовавших во времена правления Ольги, но приуроченных автором саги ко времени правления Владимира Святославича.
Возникает естественный вопрос: каким образом, вопреки здравому смыслу (Олаф по саге еще не принял окончательно крещение) автор саги приписывает ему во всех указанных событиях главную роль? Не присвоены ли Олафу заслуги какого-либо другого исторического лица? И тут всвязи с этим вопросом приходит на память сообщение саги, что во время пребывания на чужбине Олаф, якобы скрываясь, называл себя другим именем, а именно «Олием Русским». (Впервые так он называет себя в стране славян-вендов, при встрече с будущей женой, дочерью Бурицлава (Болеслава) Гейрой, затем второй раз перед королем Оттоном). Между тем, происхождение прозвища Олафа «Олий Русский» легко объясняется из имени Олег, известного в былиннах в форме «Волья» (ср. также Ольга, Олег — «Оля»)[59]. Именно такое имя (и кстати, как мы видели по поэме «Ортнит» и Тидрек-саге, прозвище — «Элигас-Илиас Русский») носил легендарный основатель династии Жеротинов, русский князь Олег, последний король Моравии.
Если предположить, что Бурицлав саги — не Болеслав Польский, как считает большинство исследователей, а Болеслав Чешский, а Олий Русский — Олег Муравленин, то все стает на свои места. Прибыв в Моравию с дружиной и казной около 939–940 г., Олег Русский вступил в брак с Гейрой (Ярой-Ярославой), дочерью Болеслава Чешского, а потом опираясь на свои новые династические права и моравскую знать, провозгласил себя королем Моравии, независимым от своего тестя. Поражение в войне с венграми заставило его покинуть Моравию, двинуться сначала в Краков, а затем и далее на Русь. В былинах это отразилось в легенде о известной героической поездке Ильи из Морова в Киев, через город Кряков (с рассказом об освобождении этого города от «черной силы» — венгров).
Прибыв на Русь, Олег Русский (здесь уже Моравский-Муравленин) принял участие в миссионерской деятельности Ольги и ее попытках крещения Руси. Что нашло свое отражение в русских преданиях о крещении Руси и свержении идолов богатырем-христианином Ельей Моровлиным и сохранилось в обрывках легенды о крещении Руси Олием Русским во времена Ольги в саге об Олафе сыне Трюггви.
Участие Олега в сражениях с венграми способствовало тому, что дружинные песни о нем, занесенные в X в. в и Центральную Европу, были приурочены к преданиям о гибели Великой Моравии («Русской империи») от нашествия венгров («гуннов»). Сами, однако, эти дружинные песни, использованные при создании эпических сказаний об Илиасе Русском, ни в коей мере не повлияли на формирование более позднего образа христианского богатыря, сформировавшегося на Руси уже в другую эпоху. Этим объясняется полное отсутствие каких-либо параллелей между сказаниями об Илиасе из Руси и богатыре Вольге с одной стороны и южнорусскими эпическими сказаниями об Елье Моровлине с другой.
Широкую эпическую известность предания об Елье Моровлине в Киеве могли получить уже после распада единого Древнерусского государства, усиления культурной изоляции отдельных земель, очевидно не ранее XIII–XIV вв. В XVI в. эти предания проникли в Великороссию, где явились материалом для создания целого цикла великорусских былин об Илье Муромце. В условиях ожесточенной классовой и сословной борьбы в России в XVI в., вызванной процессом закрепощения крестьянства, известность Ильи, как богатыря крестьянина (первоначально христианина) способствовала быстрому росту его популярности в широкой народной массе и превращению Ильи Муромца в главного русского эпического героя и богатыря.
57
Рыдзевская Е.А. Легенда о князе Владимире в саге об Олафе Трюггвассоне//ТОДРЛ, 1935, т. II:8. с. 5–20.
59
Исторический прототип Ильи Муромца мог носить христианское имя Илья. Однако христианское имя Илья могло быть образовано от одного из уменьшительных русских нехристианских имен. М.Г. Халанским была предложена гипотеза о происхождении имени муромского богатыря из скандинавского Helgi через трансформацию этого имени через формы Helgi — Олий, Елья — Илья.