Известно, что Пушкин придавал исключительное значение симметричности композиции{58}, и в его больших произведениях всегда легко можно найти поворотный пункт. В первоначальном «Онегине» центром задуманного повествования представляется не дуэль, дающая лишь толчок развитию главного конфликта героя и героини, и, конечно, не бал у Лариных, а скрещение его и ее линий. В литературе вопроса встречается указание на вероятную связь конечной сцены романа, где героиня отвергает Онегина, с «Принцессой Клевской» мадам де Лафайет, где героиня решает остаться верной памяти умершего мужа. Если это так, то аналогия относится скорее к «Ольге I», как бы «вдове» Ленского, чем к позднейшей Татьяне. Но разрыв невесты убитого с убийцей, даже если она его любила, требовал в героине меньше трагической решимости, чем поступок Татьяны, осудившей Онегина не за дуэль — дуэль соответствовала нравам эпохи, — а за недостойную слабость. Введение новой героини — Татьяны — и вызванное этим осложнение сюжета сначала не нарушали указанную выше симметрию композиции, ибо скрещение линий Онегина и Татьяны так или иначе происходило в 4-й главе (при получении Онегиным письма и объяснении); и это означает, что в тот момент (1824 г., первые месяцы в Михайловском) роман, вероятно, все еще мыслился в семи главах. После введения Татьяны сюжет должен был сравнительно мало отличаться от окончательного варианта. Однако в течение некоторого времени в романе (как, надо думать, и в плане) не были задуманы ни сон Татьяны, ни именины, ни изучение Татьяной библиотеки Онегина: в черновике 4-й главы (по-видимому, от января 1825 г.) мать отправляла ее в Москву по зимнему следу сразу после объяснения с Онегиным и до дуэли{59}. «Одесские строфы», вошедшие позже в главу «Странствие» (от «Я жил тогда в Одессе пыльной» до «Лишь море Черное шумит»), тоже записаны вчерне еще в рукопись 4-й главы (тетрадь ПД № 835; начата в Михайловском с письма Татьяны).
Таков был первоначальный план стихотворного романа «Евгений Онегин», с теми поправками, которые возникли в ходе написания 2-й и 3-й глав и начала 4-й. Бо́льшая часть была написана в Одессе, часть в Михайловском (письмо Татьяны и разговор с няней, объяснение с Онегиным и намерение матери ехать с Таней в Москву, а также строфы о временах года, позже разработанные иначе и попавшие в другие места). Дальше в работе Пушкина был перерыв — он писал «Бориса Годунова», — и лишь 2 января 1826 г. он снова сел за ту же тетрадь ПД № 835, чтобы кончить по-новому 4-ю главу и начать 5-ю.
За это время произошли декабрьские события, но было совершенно неясно, как сложится жизнь при новом режиме. Ожидая обыска и ареста, Пушкин сжег многие свои бумаги, в том числе мог случайно погибнуть план «Онегина», быть может написанный на каком-нибудь обороте листа. Но пока жизнь ссыльного ни в чем не изменилась. Пушкин продолжал роман, развивая его замысел в прежних рамках.
Отъезд Татьяны в Москву зимой 1820/21 г. до дуэли все же осложнял композицию романа, особенно линию противопоставления Татьяны и Онегина, и затруднял сохранение симметричности построения, столь ценимой Пушкиным. Тема зимы, чуть затронутая уже было в 4-й главе, вероятно, навела Пушкина на мысль ввести в роман Татьянин день — именины представляли идеальную мизансцену для завязки темы дуэли (оскорбление должно было быть публичным, на дерзости с глазу на глаз Ленский так болезненно не реагировал, см. строфы IV и V главы 3){60}. При этом можно было в момент трагического конфликта не терять из поля зрения главную героиню — Татьяну. В связи с Татьяниным днем появляется и тема гадания и сновидения{61}. Все они предвещают дурное, и, возможно, героиня все еще была приговорена к ранней смерти. Вернувшись к роману 2 января 1826 г., Пушкин пишет конец 4-й и 5-ю главу, придавая им форму, очень близкую к окончательной{62}. Вслед за тем он сразу пишет и 6-ю главу — «Поединок». По-видимому, она фактически была закончена к 28 августа—3 сентября 1826 г., когда Николай I вызвал Пушкина в Москву.
3. Последекабрьский замысел романа в двенадцати главах
Осенью 1826 г. роман был почти кончен{63}: оставалось свести Татьяну и Онегина в Петербурге или Москве для их окончательного объяснения. Поскольку дуэль была помещена в начало 1821 г., постольку романного времени вполне хватило бы на то, чтобы отнести развязку к уже минувшему теперь александровскому веку. Но это противоречило бы основной задаче — говорить о современных проблемах и нравах. «Осовременить» же роман значило теперь перенести продолжение действия в последекабрьский период: ведь он соотносился с календарем, и это, казалось бы, второстепенное обстоятельство имело немаловажное значение для дальнейшей истории замысла «Онегина».
58
Ср. его очень горячо, полемически высказанное принципиальное утверждение, что один план дантовского «Ада» «есть уже плод высокого гения» (XI, 41). См.:
59
Строфы XXIV—XXIVд черновой рукописи ПД № 835, л. 52—54 об. (VI, 356 и сл.). Они следовали после: а) строфы XVII (от «Так проповедовал Евгений» до «Имеет сельская свобода» и т. д.); б) строфы XVIIа (вставленная не к месту иначе очиненным пером эпиграмма на псковских барышень); в) строфы XXIII («Что было следствием свиданья»). Наброски «одесских строф» внесены в ту же тетрадь позже, может быть, уже после декабрьских событий.
60
Выше мы предположили, что ссора из-за котильона была введена уже в плане. Тогда альтернативой для этой мизансцены был бы Ольгин день — 11 июля. Дуэль сразу после объяснения Онегина с героиней годилась для «Ольги I», но с введением Татьяны вызывала сюжетные осложнения, а если Татьяна должна была уехать зимой, но до дуэли, то поединок пришлось бы отложить еще на целый год, до следующего Ольгина дня.
61
Сон, вероятно, служил и для ретардации действия в связи с переносом срока дуэли. Подробно о нем см.:
62
В окончательном отдельном издании романа были выброшены блистательные начальные строфы 4-й главы (о женщинах) — может быть, потому, что в них мысли Онегина недостаточно отчетливо отделены от авторских и тем самым содержат некоторое принижение Татьяны. Эти строфы были напечатаны в «Московском вестнике» в 1827 г. и, думаю, должны публиковаться вместе с пушкинскими стихотворениями этого года.
63
Этот факт был известен друзьям Пушкина. 22 сентября 1827 г. П. А. Плетнев писал ему в Петербург: «Онегин <