(2).
Не должно судить о нравственном характере ученого по содержанию его сочинений. На бумаге часто человек представляется нам совершенно в другом виде, нежели каков он на самом деле. Однако же на это негодовать не должно. За письменным столиком, где можно избирать самое спокойное расположение духа, когда сильные страсти не нарушают оного, проявляются такие нравственные правила, которым в повседневной жизни, где соблазны, опрометчивость, разврат бросают нас непрестанно из одной крайности в другую, не очень легко следовать. Итак, не должно думать, чтобы человек, внушающий добродетель, только по этой причине был и образцом добродетели, но не должно забывать, что он всегда остается человеком [со всеми его слабостями ]. По крайней мере он достоин благодарности хотя бы за то, что предостерегает от проступков, не будучи настолько тверд, чтобы самому избежать оных; и не справедливо было бы посему считать его лицемером или же без всякого доказательства предполагать, что он делает вовсе противное тому, чему учит; или же, что слова его иначе понимать надлежит, нежели каков их настоящий смысл. С другой стороны, не должно также думать, что правила, внушаемые писателем другим людям, были его собственные. Не должно считать какого-нибудь человека злым, грубым или нелюдимым потому только, что пламенное, богатое воображение заставляет его иногда выставлять какой-нибудь вздорный характер с привлекательной стороны, или сладострастную сцену украшать живыми и яркими красками, или с колкостью шутить над проявлением дурачества. Конечно, лучше было бы, если он вовсе сего не касался, однако же по сему одному он еще не есть худой человек. Я знаю стихотворцев, которые пишут похвальные песни вину и чувственной любви, будучи самыми воздержанными и непорочными людьми; знаю и писателей, которые постыднейшие дела представляли в самом привлекательном виде.
Другая несправедливость против писателей и художников состоит в том, если требуют от них, чтобы они и в повседневной жизни ничего не говорили, кроме каких-нибудь суждений, и ничего не показывали, кроме мудрости и учености. Человек, который удивляет рассказами своими о художествах, не есть еще по сему самому основательный ученый художник. Не всегда приятно, а зачастую походит даже на педантство, когда мы непрестанно твердим о собственных наших любимых занятиях. В общество ходят для того, чтобы сколь нибудь развлечь себя и притом послушать также и других, а не себя одного. Не всякий имеет столько присутствия духа, чтобы в состоянии был в толпе любопытных людей с важностью и определенностью отвечать на все вопросы, даже о таких предметах, которые знает весьма хорошо. Более того, есть и общества, в которых люди совершенно другое имеют расположение и настрой, нежели каковы наши, и потому и на многие вещи смотрят по-иному, как бы с другой стороны, для нас может быть, совершенно неожиданной, так что совершенно невозможно, не поразмыслив о предлагаемом предмете, вдруг отвечать основательно. При этом ученый, так же, впрочем, как и всякий другой человек, имеет свои прихоти и свои слабости, и не всегда равно расположен к ученым и вообще размышления требующим разговорам; может быть и окружающие его люди ему не нравятся или кажутся не заслуживающими отличительного его внимания.