(46) .
Не показывай никакого участия, даже и неумышленною улыбкой, или лучше не обращай никакого внимания на то, когда кто-нибудь говорит другому неприятные вещи или старается стыдить его. Утонченность такого поступка бывает чувствуема и часто вознаграждается благодарностью.
(47) .
О приверженности к парадоксам (утверждение противных мнений), о страсти к противоречиям и спорам, о ссылках на чьи-либо суждения и о доказательствах мнений и изречений других, я буду говорить в главе третьей сей части, почему здесь о сем только напоминаю.
(48) .
Одна из важнейших добродетелей в общежитии, но которая ежедневно становится все реже, - есть молчаливость. Ныне люди бывают столь бессовестны в обещаниях, уверениях и даже клятвах, что самые важнейшие тайны, вверяемые им под условием строжайшего молчания, разглашают повсюду бесстыднейшим образом. Многие, впрочем не злонамеренные, но весьма легкомысленные люди, никак не могут обуздать своей болтливости. Они забывают, что их именно просили о чем-либо молчать, и из одной только предосудительной неосторожности разглашают самые важнейшие тайны своих друзей в публичных местах, или, считая каждого, кто только малейшее обнаруживает к ним участие, верным другом, вверяют то, что не им, собственно, принадлежит, таким же легкомысленным людям, каковы они сами. Не менее безрассудно поступают такие люди и с собственными тайнами, предположениями и приключениями и тем самым нередко разрушают временное свое счастье и не достигают желаемой цели.
Не нужно доказывать, сколь вредно вообще такое неосторожное разглашение тайн собственных и чужих. - Впрочем, есть множество других предметов, которые хотя, собственно, не суть тайны, однако по внушению рассудка надлежит и в оных хранить молчание. Много бывает еще и таких, разглашение коих хотя ни для кого не может быть полезно и занимательно, однако может быть в состоянии произвести для иных вредные последствия. По сему советую всегда хранить благоразумную молчаливость, которая, однако же, как важнейшая в общежитии добродетель, не должна перерождаться в смешную скрытность. Впрочем, по справедливости заметить должно, что в Государстве Деспотическом люди вообще молчаливее, нежели в том, где царствует свобода. - Там недоверчивость и страх заставляют каждого молчать и быть скрытным, а здесь всякий следует стремлению своего сердца, изъясняется свободно. Если одну и ту же тайну нужно вверить многим людям, то и в таком случае должно требовать от них неограниченного молчания, дабы каждый из них думал, что он один только ею обладает, следовательно, он один обязан хранить ее свято и ненарушимо.
Иные люди имеют весьма дурную привычку объясняться неопределенно и ничего не обещать в то время, когда просишь их молчать о каком-либо открываемом им деле. В таком случае, полагаясь на их молчаливость, по своему чистосердечию мы рассказываем им все подробно. Сему поступку следовать не должно. Человек искренний объясняется без всякой скрытности и не прежде выслушивает нас, как уже объяснившись наперед, может ли он умолчать о вверяемой ему тайне или нет.
(49) .
То, что французы называют Contenance, т.е. всегдашнее хранение присутствия духа и согласие во внешних поступках, всегда одинаковое расположение, избежание стремительности и всех порывов страстей и опрометчивых поступков, - вот о чем наиболее должен стараться человек пылкого характера.
Великое дарование, приобретаемое только опытностью и вниманием, есть искусство выражаться определенно, правильно и плодовито, не слишком распространяясь в своих речах; предлагать что-нибудь с живостью, соображаясь при этом со способностями тех людей, с коими говорим; не наводить скуки, рассказывать забавно, не смеясь над собственными вымыслами; и предмет свой, смотря по обстоятельствам, представлять в важном или смешном виде и придавать ему естественные украшения, - сие, говорю я, искусство есть один из величайших даров, которыми только венчаются усилия человеческие. При этом надобно обращать внимание на все внешнее, особенно иметь во власти своей лицо. Если нам известно, что некоторые ужимки, например, во время смеха, придают лицу нашему отвратительный вид, то надобно их избегать. Осанка и телодвижения должны быть благородны. - Не должно, подобно простолюдину, в разговорах маловажных и не выражающих никакой страсти, делать сильные движения головою, руками и пр., должно стоять прямо, смотреть прямо, но скромно в глаза людям, и не дергать за рукав, пуговицы или что-нибудь другое, либо беспрестанно перебирать пальцами. Словом. все, что только внушают утонченное воспитание и благоразумная осмотрительность, - все то принадлежит к приятности обращения. В таких вещах должно меньше всего позволять себе пренебрегать ни одним самым маловажным правилом, предписываемым благопристойностью, даже и в кругу семейном, дабы не привыкнуть к тому, против чего мы столь часто грешим и что почитаем великою тягостью, когда привыкли уже извинять собственное наше о том пренебрежение. Все сии мелочные правила обращения, к коим мы приучаемся с самого детства (о которых говорить здесь почитаю не у места), бывают столь значительны в глазах некоторых людей, что нередко мы находим свое счастье постоянным соблюдением оных.