находится почти в каждом городе, могут быть полезны тогда, когда кому захочется разгласить какую-либо небылицу в публике. Но в таком случае непременно надобно просить их о молчаливости, иначе они может быть и не сочтут сего достойным разглашения.
С допытливыми и любопытными людьми можно, смотря по обстоятельствам, обращаться важно или забавно. В первом случае, когда мы заметим, что они сколько-нибудь вмешиваются в наши дела, за нами присматривают, подслушивают, допытываются наших поступков или стараются выведать даже наши намерения и предприятия, должно изъясниться с ними на словах или письменно или на самом деле дать им такой отпор, чтобы они впредь не захотели коснуться нас и стороною. Если же хотим над ними пошутить, то непрестанно надобно занимать их любопытство, чтобы они, развлекаясь мелочами, не обращали внимания на те предметы, которые мы стараемся от них скрывать.
Рассеянные и забывчивые люди вовсе не способны к делам, требующим известной точности. Молодых людей еще можно исправить от сей погрешности и довести до того, чтобы они нс развлекались мыслями. Люди, которые бывают забывчивы по чрезвычайной только живости темперамента, со временем, становясь старее, хладнокровнее и скромнее, от сей слабости избавляются. Другие же показывают один только вид рассеянности, думая тем почесться важным или ученым. О подобных глупостях надобно только сожалеть и остерегаться таковую рассеянность почесть пристойной. Сюда можно отнести и тех, которые притворяются больными с тем, чтобы возбудить к себе сочувствие. Но у кого память действительно слаба и долговременными упражнениями укрепить ее не может, тому советую записывать все то, что он хочет помнить, и еженедельно пересматривать свою записку; ибо, действительно, нет ничего досаднее, как если кто обещает нам что-нибудь для нас ну жное, и мы с надежностью полагаемся на его слова, но он совершенно забывает, о чем было говорсно.
Впрочем, людям слишком рассеянным не должно слишком вменять, когда они иногда без всякого намерения бывают к нам невнимательны, не оказывают нам вежливости или не слишком соблюдают приличие в общественном или дружеском обращении.
Есть еще люди, так называемые своеобычные (difficiles). - Они не злонамеренны, не всегда задорны и брюзгливы; однако же не всегда легко бывает на них угодить. Они, например, привыкли к педантическому порядку, коего правила установили сами и не всякому так известны, как им. Нередко хмурятся они даже на то, если в комнатах их стул стоит не так, как бы им хотелось. Впрочем, если это происходит от истинной любви к порядку, то сего не осуждаю. Или они привсрженны к таким предрассудкам, которым подвергнуться должен и тот, кто в глазах их желает иметь хоть какую-нибудь цену; например, в одежде, в манере говорить громко или тихо, писать мелко или крупно, и пр. Правду сказать, подобные мелочи не должны занимать человека благоразумного; между тем бывают люди, которые при всей основательности и правильности их в суждении о других предметах в сем случае погрешают, и благосклонность коих может быть для нас важна.
В этом последнем случае я советовал бы, если дело идет о вешах маловажных и не слишком большого внимания требующих, стараться им всегда угождать. Но других, с которыми мы мало имеем связи, и которые, впрочем, добрые люди, должно оставить в покое и не забывать, что всякий из нас подвержен слабостям, к которым надобно снисходить дружески.
Люди, ищущие чего-нибудь в том, чтобы поведением своим в предметах несущественных отличиться от других, - такие люди обыкновенно называются чудаками. Они восхищаются тем, если примечательно их поведение. В обращении с таковыми благоразумный человек должен обращать внимание на то, не предосудительно ли их упрямство, и заслуживают ли они в каком-либо отношении снисхождение, чтобы по сему самому действовать сообразно с разумом и снисхождением.
Наконец, что касается до людей причудливых, т. е. таких, для которых вожделеннейший гость сегодня становится завтра несносным, - то я советовал бы, предполагая, что сии причуды не имеют основания в тайных страданиях (иначе они достойны нашего сожаления), притвориться, как будто мы совсем не обращаем внимания на эти причуды, и всегда обходиться с ними равно осторожно.
Глупых людей, чувствующих свои слабости, но руководствующихся советами людей благоразумных, и которые по врожденному своему тихому, кроткому характеру более склонны к добру, нежели ко злу, пренебрегать не должно. Не все люди могут иметь равно высокие дарования, иначе свет был бы позорищем весьма дурных опытов. Для избежания между всеми вражды необходима подчиненность. Правда, известная высшая степень добродетели, для которой нужна сила, бодрость, постоянство или тонкий рассудок, не совместима со слабостью духа; но это сюда не относится. Если только вообще доброе исполняется, и глупые люди служат орудием добра, то они гораздо полезнее самых плодовитых гениев и пламенных умов при всем их беспрестанном противоречивом действии и стремлении.