Но несносным, напротив того, бывает положение, когда случится иметь дело с глупцом, почитающим себя Гением; с тщеславным, упрямым, недоверчивым невеждой; с избалованным, изнеженным, но знаменитой породы истуканом, который готовится управлять землями и народами и отвергает всякий благоразумный совет. Однако же я не премину в сей книге при разных случаях упомянуть, каким образом надлежит обращаться с людьми сего рода.
Есть особенного рода люди - добродушные, но слабые и грубые, - которых даже и в самом нежном возрасте нельзя сделать утонченнее. Они не понимают языка иронии. Если он уже слишком утончен, то приемлют его в буквальном смысле. Тон важный или их огорчает, или равным образом бывает недейственен. Дружеские, искренние убеждения не производят над ними вовсе никакого действия.
Но часто поступают весьма несправедливо, почитая слабыми, глупыми, нечувствительными или невеждами таких людей, кои на самом деле не таковы. Не всякий имеет дар объяснять свои мысли и чувствования, а еще менее таким образом, как бы нам хотелось. Надобно судить о нем по его деяниям, обращая однако же внимание на его положение и на то, имел ли он или не имел случаев отличиться. Весьма редко рассуждают о том, что уже тот человек достоин большего уважения, который не сделал никакого зла в мире сем, и что совокупность сего отрицательного добра к благосостоянию целого иногда способствует гораздо более, неже-
ли вся жизнь деятельного человека, у которого сильные страсти находятся в беспрестанном противоборстве с великими, благородными намерениями. К тому же ученость, образование и здравый рассудок суть вещи весьма различные. Между людьми известного воспитания и образования находится столь много обыкновений, и мы весьма легко смешиваем те правила, кои основаны на сих соглашениях с неизменными внушениями чистого благоразумия. Мы уже привыкли располагать мысли наши по оному определенному размеру или, лучше сказать, мы уже привыкли повторять слова, обоюдную значимость коих мы с трудом могли бы объяснить самому грубому дикарю, и потому-то считаем глупцом того, которой сего затверженного ученого вздора вовсе не понимает и говорит так, как привык. Сколько раз суждения о художественных произведениях простого, вовсе необразованного народа; суждения, которые для так называемого знатока показались бы отвратительными, - сколько раз, говорю, сии суждения исторгали меня из ложной, вынужденной мечты и пробуждали во мне чувство к подлинной, истинной природе! Сколько раз, находясь в театре, выжидал я наперед здравого суждения от райка; выжидал, какое впечатление произведет такая-то сцена в простом народе, который мы называем чернью. Сколько раз выжидал я, всеобщее ли молчание или громкий смех произведет трогательное явление, чтобы решить, верно ли автор или актер изображает природу или слишком далеко от нее уклоняется! На меня действует обольщение (illusion), ибо я возрос в мечтательном мире; но они живут и дышат сообразно внушениям истины. Велик тот художник, который игрою своей фантазии или произведением своим, списанным с природы, может привести в забвение и самых необразованных людей. Но велик и тот человек, который чувство простой истины не погружает в бездну посторонних понятий, предрассудков и обыкновений. Впрочем, сколь редко встречаются вместе искусство с чувством истины, образованность с простотою! - Итак, не станем презирать того, кто пользуется лучшею стороной за счет худшей; не станем его просвещать, но лучше будем у него учиться.
С добродушными, но слабыми людьми надобно обращаться сколько можно лучше и стараться окружить их благородными друзьями, кои бы им не только не были вредны, но и руководствовали к делам достойным доброжелателъно- го их сердца. Есть такие люди, которые не могут ни в чем, по крайней мере словесно, отказывать другим. Чтобы не сочли их недоброхотными, они обещают гораздо более, нежели сколько выполнить в состоянии; более дают, больший для других труд на себя принимают, нежели бы сколько потребовала от них сама справедливость. Другие столь легковерны, что всякому доверяют, всякому поручают себя и собою жертвуют; всякого считают своим другом, кто только по наружности кажется честным и доброжелательным. Иные бывают не в состоянии о чем-нибудь просить других, хотя бы они в свете никогда не получали того, на что имеют самые справедливые требования. Я не стану здесь говорить о том, сколько терпят сии слабые люди. Не стану говорить, до какой крайности доводят добросердечие и услужливость первых, и чего бесстыдство [других, пользующихся людской слабостью 1 лишает последних, потому что они не имеют смелости им сопротивляться. Не должно пользоваться слабостью человеческой! Не надобно получать обманом какой-либо выгоды, подарка или какого-нибудь пособия, которого по правилам строжайшей справедливости нельзя от них требовать, не причинив им какого-нибудь беспокойства. Надобно стараться удерживать от того и других. Ободряй робкого', старайся о нем, защищай его, когда робость препятствует ему быть собственным своим защитником.