Есть люди, душевно привязанные к каким-нибудь любимым своим слабостям. Если сии слабости суть какие-либо барские прихоти, каковы звериная охота, лошади, собаки, птицы, музыка, танцы, живопись, или страсть, например, собирать естественные редкости, бабочек, печатки, пробки, и пр., либо охота к строениям, садоводству, склонность к воспитанию детей, страсть к покровителъствованию, физическим опытам, либо какая-нибудь другая невинная склонность, то и все мысли их сосредоточиваются в сем пункте. Они ни о чем не говорят так охотно, как о любимых ими предметах, всякий разговор всегда обращают к оному. Они тогда забывают то, что человеку, коего они имеют пред глазами, вовсе неизвестен сей предмет их; однако же, напротив того, и не требуют, чтобы он говорил о том с большим познанием, если только он имеет терпение их слушать, если только рассматривает со вниманием и удивляется тому, что они ему показывают как величайшую редкость, и видом своим во всем том принимает участие. Кто же был бы столь жестокосерден, чтобы не захотел оказать сего малого удовольствия человеку, который, впрочем, добросердечен и благоразумен? Преимущественно советую я обращать внимание на пристрастия, - разумеется невинные, - тех вельмож, коих благосклонность нам необходима.
(24) .
С забавными и развязными людьми, воодушевленными чистою веселостью, обращаться весьма легко и приятно. - Я говорю, они должны быть воодушевлены чистою веселостью. Забавность должна вырываться из глубины сердца, не должна быть вынужденная и не должна переродиться в нелепое шутовство или страсть к острословию. Кто еще в состоянии смеяться от чистого сердца и предаваться волнениям живейшей радости, - тот не совсем злобный человек. Лукавство и злоба делают людей рассеянными, задумчивыми, скрытными; но человек смеющийся никогда нс может быть опасен. Впрочем, из сего не следует, чтобы всякий, кто только имеет не веселый нрав, скрывал в себе по сему самому нечто злонамеренное. Расположение духа зависит от темперамента, здравия, внутренних и внешних отношений. Но истинно веселый нрав обыкновенно бывает заразителен; а сия зараза несет в себе нечто благотворное. Мне кажется, забавы при многих заботах и мучениях сего света составляют истинное душевное счастье, и потому советую всякому стараться о веселости и в неделю по крайней мере посвящать несколько часов позволенным удовольствиям.
Но излишне веселое расположение и слишком вольная острота весьма легко может переродиться в сатиру. Что может доставить нам обильнейшую материю для смеха, как не бесчисленное множество глупостей человеческих? И сии глупости тем живее представляются глазам нашим тогда, когда мы представляем себе мысленно оригиналов оных. Но, осмеивая глупость, мы необходимо должны смеяться и над глупцами, и в таком случае смех сей может иметь жестокие, гибельные следствия. Далее, если насмешки наши одобряются, то мы всегда стараемся изощрять свое остроумие и собственным примером заставляем других, может быть не имеющих материй к веселым разговорам, гораздо большее обращать внимание на недостатки своих ближних. Что из сего могут произойти неприятные последствия, то это само собою разумеется, некоторые же [последствия] упомянуты мною в главе первой сей книги. И потому я считаю долгом соблюдать осторожность в обращении с людьми насмешливыми. Не потому, что надобно самому бояться острого их языка или пера (ибо сие бы действительно показывало высочайшую степень внутреннего сознания собственных недостатков), но потому, чтобы не сделаться ругателем самому, чтобы тем не повредить себе и другим людям и не лишаться снисходительности. Итак, не надобно насмешникам оказывать слишком явного одобрения, не надобно приучать их шутить насчет других и смеяться с ними, когда они кого-нибудь ругают или поносят.