У кого нет денег, тот не имеет и бодрости духа. Он везде опасается унижения и от того везде показывает себя не с
выгодной стороны. - Ах! ободри такого несчастливца! чти его, если он того заслуживает, и убеди к таковому же поступку и друзей своих!
Есть, однако, страдания, тягостнее бедности и нищеты: душевные скорби, поедающие все жизненные силы! Ах! щади скорбящего; имей о нем попечение! Старайся ободрить, утешить его, возбудить в нем надежду, излечить сердечные раны его; если же не можешь облегчить бремя, его подавляющее, то помоги ему нести оное; пролей с ним слезу братского соболезнования! Соображайся, однако, всегда с рассудком! Бывают горестные минуты, в которые вся философия бесполезна; тогда нежное сочувствие есть лучшее утешение. Бывают скорби, истребление коих надобно совершенно предоставить времени; бывают печали, облегчаемые только уединением; бывают случаи, в коих должно употреблять твердые, сильные убеждения, возбуждать мужество, веру в собственные силы; бывают и случаи, в коих надлежит употреблять силу, чтобы исторгнуть страдальца из бездны отчаяния. Благоразумие во всяком из сих особых случаев должно научить нас, какие употребить нам средства.
Несчастные охотно присоединяются друг к другу. Но вместо того, чтобы утешать друг друга, они только жалуются, тем большей предаются печали и теряют всякую надежду. Я предостерегаю от сего и советую всякому удрученному печалью, ежели ни собственный рассудок, ни развлечения не облегчают его состояния, прибегнуть к обществу благоразумного, несентиментального друга и с помощью его стараться обратить мысли свои на предметы, горести его не питающие.
Есть люди, которые при всяком поводе к печали становятся не столько печальными, сколько брюзгливыми, сварливыми, даже коварными, так, что они невинных заставляют страдать, когда что-нибудь делается не по их желанию. Сердце благородное горестью смягчается. И самый мизантроп, раздраженный судьбою, если он только добрый человек, будет мрачен и, смотря по темпераменту своему, иногда нетерпелив и вспыльчив; но никогда с намерением не возложит на другого бремя скорби своей, и сие тем менее, чем горесть его сильнее.
Большая часть людей соболезнуют только безмолвной печали и чувствуют неудовольствие при громких жалобах, может быть потому, что сими последними как бы хотят принудить участвовать в оных.
За угнетенных, унижаемых и гонимых должно вступаться в той мере, как рассудок то позволяет, и если мы покровительством своим вместо пользы не причиняем вреда. Не только сие есть обязанность, когда дело идет о деятельной помощи и спасении отдельного честного человека, но и во всяком кругу людей, в коем скромные заслуги так мало примечаются и даже презираются пустыми вертопрахами, где чины и наружный блеск затмевают внутреннее достоинство, где говоруны и ветреники заглушают голос благоразумного, должно поставить себе за правило отличать почтенного человека, безмолвного и смущенного, никем не вопрошаемого, которого всякий презирает, унижает, осмеивает; и стараться ласковым и почтительным разговором ободрить его. Надобно только дать ему случай приличным образом вступить в разговор, и всякий тогда удивится, увидя, что это совсем другой человек. Часто я внутренне огорчался, видя, как обращаются Штаб-Офицеры с молодыми людьми, достигшими уже первой степени, чтобы со временем взойти и на ту степень, на которой стоят первые, как поступают с учителями в знатных домах, с собеседницами знатных безумных дам, с деревенскими девушками в обществе тощих городских барышень, с молодыми конторщиками в обществе их хозяев. Везде, где я имел некоторый вес, я считал за честь извлекать таких мучеников из томительного их положения и заводить с ними разговор, когда все их оставляли.
Часто я имел случай делать странное замечание, а именно: зависть и ненависть преследуют каждого счастливца; злоба и пронырство не прежде успокаиваются, как подавив псе их превосходящее. Но едва счастливец падает, как все, даже его гонители, считают честью для себя принять его сторону, разумеется, тогда только, когда уже нет надежды, чтобы это могло его восстановить. Можно почти сказать, что не совсем тот несчастлив, кто имеет еще врагов.