Христос знает помышление наших сердец и принимает нас такими как есть, плохими, больными душой и совестью, а чтобы мы не испугались и не начали притворяться хорошими (таких нет — «Никто не благ, как только один Бог» Мф.19.17), предупреждает даже, что люди, искренне убежденные в своей доброте — в том, что они верят Ему, любят Его так, что Его именем совершают добрые дела — лгут так, что при страшной (т. е. лишенной лжи) встрече Он скажет им : «Я никогда не знал вас» (Мф. 7.23). Преждевременная легкость и приятность при совершении добра говорит или о лукавом состоянии души (когда оно творится во имя свое) или о ложном добре (с ядом), приятном только внешне. Пример благого поступка, доступного нам, есть в рассказе Христа о том, как судья подает вдовице просимое по неотступности, надоедливости, а не для того, чтобы быть с ней вместе в горе и радости. Помогает для того, чтобы отделаться от нее, из-за страха повредить своему служебному положению или статусу в обществе (например, своего всем известного христианства или интеллигентности, или альтруизма).
Труднический период, в котором, прикладывая волю, претерпевая усталость, человек естественным образом воспринимает свое служение как некую заслугу (а потому требующую мзды), оканчивается началом второго поприща — доброхотного союзничества, в котором естественным является уже дело, а не бездействие. Эти путешественники, подавая чашу утешающей воды, не помнят этого :«Господи! Когда мы видели… и напоили?» (Мф. 25.37) оттого, что напоить другого им приятней, чем напоить себя — это радостная необходимость здравого сердца, которое плату за милосердие будет воспринимать как оскорбление.
Целостность Христа и его отношения к нам не нарушается двучастностью заповеди о поприщах, которая учитывает временную сердечную разделенность человека внутри себя на доброе и злое, пока двойственность в нас так или иначе упразднится. До достижения простоты святости нельзя вступить на второе поприще, поскольку чисто и честно сказать «Да будет воля Твоя» без вечной верности в любви мы не готовы. На первом поприще, в отличие от нас, Христос обременен не своим несовершенством, а нашими тяготами (подобно тому, как крещение в Иордане для нас — это омовение грехов, а крещение Христа в Иордане — принятие наших грехов на Себя). Его ношение наших немощей открывает и нам возможность для вхождения в небесную заповедь, каясь, призывая Его помощь, благодаря за животворящую милость.
Главное наше бремя — на Нем, мы чуть-чуть помогаем Ему, выполняя каплю возложенного на нас. Первое поприще у нас — без сердечного желания, одной решимостью, сокрушенным духом, а Он, напротив, хоть и до кровавого пота, но с желанием радуясь нашему возможному спасению-встрече и потом пребыванию на Небе. Впоследствии по Его примеру (а не для респектабельного христианского вида) проходя первое поприще со своими меньшими, мы можем благодарить Бога в испытаниях, но не за боль и муку, причиненные ими, а за возможность помиловать и тем самым оживить своих присных.
О том, как надо идти поприще, говорит также краткость и внешняя простота заповеди — без лишних слов сразу после первого, без паузы — «иди с ним два», т. е. без условий, без претензий, без ожиданий каких-нибудь этапов в отношениях (не важно кем станешь — другом, спонсором, врагом). Пожелание, с одной стороны, краткое, неброское, а с другой — твердое и всеобъемлющее, ведь оно не от случайного заказчика, а от всесильного Бога. Без предварительной подготовки, решимости, утвержденной заранее, до нечаянной встречи с избранником, нам не выполнить все условия этой заповеди, нам не сохранить единства даже с самыми дорогими ближними. Подобие такого отношения можно найти в том, что не мы вымаливаем милость у Христа, Он заранее приносит ее нам в надежде, что пригодится.
Еще одна важная деталь заповеди: не сказано в завершенно-совершенном виде: пройди первое, пройди второе поприще, а действие преподано длящимся «иди», т. е. даже в этом есть указание — путь навсегда, встреча двоих не должна закончиться. В этом «иди» отчасти раскрывается одно малозаметное, но важное свойство Царства — постигаемая непостижимость:– бытовая вера воспринимает делание как способ достигнуть вершины, т. е. некий пьедестал того или иного завершенного рода подвижничества. Трусливой, ленивой душе тяжела, неприятна вера, в которой новое будет вершиться всегда, без предела; новое вино будет добрее прежнего. Опыт тотальной смертности лукаво внушает нам, что с течением времени обязательно слабеют желания, уменьшаются возможности, гаснет свет взаимного понимания с редкими товарищами. Опыт вечной жизни (до поры скрытой в нас, и потому на практике принимаемый вначале по доверию от того, кто дорог, и уже точно знает) свидетельствует, что подлинная жизнь восходит от силы в силу (как у детей). Вечная жизнь — обновление, развитие, собирание, соединение и так до совершенства, которое связано с прекрасным, непредставимым, непредсказуемым восхождением, не с обладанием и завершением.