А, может, это был сознательный выбор? Горестные мотивы «отказа» и «поражения» слышатся в стихах Левина уже в 1945–1946 годах:
То же настроение звучит и в стихотворении 1969 года: «Я давно из игры из большой выбыл».
Печать разочарования и скорби лежит почти на всей поздней лирике Левина (он продолжал писать стихи вплоть до начала 1980-х годов). И хотя в целом эти произведения значительно слабее, чем ранние, но встречаются и среди них пронзительные строки — такие, например, как в стихотворении «Памяти Фадеева»:
Константин Левин распорядился своей жизнью иначе, чем это сделал Фадеев: он прожил ее в безвестности, не унижаясь, не подлаживаясь, не выклянчивая. Он не желал быть «советским поэтом». «…С начала пятидесятых годов, — сообщает рецензент книги “Признание”, — Левин никуда уже не обращался, не принимал предложений друзей, известных поэтов, помочь ему. Но это, как понятно теперь, не было проявлением слабости. Левин писал, не угождая никому, так, как считал нужным»[20].
К началу перестроечной эпохи его помнили уже совсем немногие. Показательно, что даже люди, хорошо его знавшие, не могли припомнить его отчества. Евтушенко в огоньковской публикации называет его Константином Яковлевичем; в книге «Признание» приводится — со ссылкой на К. Ваншенкина — другое отчество: Львович; наконец, согласно М. Дорману, Левина звали Константин Ильич.
Но именно та, казалось бы, скромная и незаметная участь, какую сознательно выбрал для себя Константин Левин, дает ему право на особое и весьма достойное место в подлинных — не евтушенковских — «Строфах века». А его стихотворение 1946 года, истинный шедевр нашей послевоенной поэзии, заслуживает, по крайней мере, того, чтобы его печатали в первоначальном и полноценном виде.
Конечно, восстановить это стихотворение в его «аутентичной» редакции — задача трудновыполнимая: оно расходилось в машинописных и рукописных копиях, запоминалось и передавалось изустно, и при этом, разумеется, что-то неизбежно терялось или искажалось. Трудно также полагаться на память институтских товарищей Левина. Б. Сарнов, например, утверждает, что хорошо запомнил некоторые строки этого стихотворения, и «дословно» воспроизводит их спустя полвека, «словно услышал их только вчера»[21]. Между тем приведенные им строфы полностью совпадают с текстом, который стал публиковаться начиная лишь с 1986 года — вряд ли именно так звучали эти стихи осенью 1947-го на памятном поэтическом вечере в Литинституте.
Единственное, что могло бы, на наш взгляд, прояснить до известной степени вопрос об «аутентичности», — это рукописи самого Левина, если они сохранились, или записи, сделанные другими современниками «по свежим следам». Возможно, они и найдутся. Приходится терпеливо ждать: восстановление разрушенного, да еще объявленного «улучшенным», — хотя и благородное, но, как видно, долгое дело.
г. Санкт-Петербург