Итак, надо было начать с самого Зинченко. Но как? С чего начать? Как построить разговор с ним? Какую избрать тактику? В результате долгих обсуждений мы пришли к выводу, что с учетом особенностей характера Зинченко, его прошлого, прежде всего нужно было, чтобы он почувствовал неуверенность в своих силах, поколебать устойчивость его позиции.
А в данном случае на стороне Зинченко были годы, бессилие органов следствия, отсутствие улик. Он знал об этом и привык к мысли о своей безнаказанности.
Расчет был таков: вызвать Зинченко неожиданно, но не начинать с обычных расспросов о поджогах, не говорить прямо, по какому поводу он вызван, а расспросить его о биографии. Кстати, ранее на допросах, вопреки уже известному нам, он заявлял, что не судим, всю войну был на фронте, о чем свидетельствовала запись в военном билете. В то же время в личном деле рукой Зинченко было написано, что всю войну он был в оккупации, что его жену и детей «сожгли немцы». Мы, проверив это, установили, что первая жена Зинченко и дети живы, выяснили и некоторые другие любопытные детали. Эти противоречия и решено было использовать.
Выяснением его прошлого мы и рассчитывали расшатать позицию защиты Зинченко, не раскрывая того, чем мы располагали, держать его в напряжении и приучить к мысли, что нам все о нем известно, что он все равно должен будет рассказать правду о своих преступлениях, и лишь после этого начать приводить те немногие доказательства, которые имелись в нашем распоряжении против него.
На первом допросе я со слов Зинченко как можно подробней записал его биографию. Она, как и следовало ожидать, полностью расходилась с фактическими данными, которыми мы располагали. Зинченко держался спокойно. Но затем, когда ему стали предъявлять документы, изобличать его во лжи от допроса к допросу — началось буквально смятение, превысившее все наши ожидания. Оказалось, что за спиной у Зинченко было много темных дел. Особенно его поражали известные нам факты из личной его жизни, о которых он сам почти забыл. И тут Зинченко преобразился. На допросе по результатам обыска у него на квартире, где нашли много папирос, похищенных с табачной фабрики, признал совершенное им хищение. Когда же я ему сказал, что постановление о прекращении дела в отношении его по поджогу на ул. Норинской отменено, Зинченко вдруг заявил, что этот поджог — его рук дело, и подробно рассказал, где, у кого он брал керосин для поджога. Назвал конкретных лиц, описал обстановку поджога и все другие обстоятельства этого преступления, которые полностью совпадали с фактической стороной дела. К тому же Зинченко заявил, что рассказывал об этом поджоге своей сожительнице Лагуновой, которая в свою очередь подтвердила это на допросе.
Сейчас, возможно, описанное и не выглядит так эффектно, но когда Зинченко на четвертые сутки стал рассказывать правду после долгого отрицания всего, то это была уже победа. Признав то, что было уже очевидным, Зинченко рассчитывал, что следствие остановится на этом. И тут он допустил первую серьезную ошибку. После того, как были закреплены показания Зинченко о поджоге на ул. Норинской, он был арестован.
Выдавая понемножку то одно, то другое свое преступление, Зинченко думал, что следствие на этом остановится, и запутывался все больше и больше. Нас особенно заинтересовало одно обстоятельство.
В самом начале следствия при обыске на квартире Зинченко была изъята вся верхняя одежда подозреваемого, так как предполагалось, что в разные годы он ходил в различной одежде, и по приметам одежды можно будет выяснить причастность Зинченко к тому или иному поджогу. Изъятыми оказались: пальто, шинель, бушлат, телогрейка и черный полушубок.
Узнав об обыске, Зинченко очень переживал, связывая свои серьезные опасения с изъятием полушубка, хотя конкретно и не говорил, что же его беспокоит.
Нам удалось выяснить, что этот черный полушубок у Зинченко появился, когда он жил на Шпальном поселке, в 50-х годах, у некой Деменевой Лидии, с которой в те годы сожительствовал. Предполагалось, что Деменева должна знать о преступлениях Зинченко, причем именно в 1951–1956 гг. на шпальном поселке происходили массовые поджоги.
Нужно было допросить Деменеву. Прежде всего работники ОУР собрали и дали мне все данные о ней. Сделано это было так добросовестно и четко, что я знал перед допросом о Деменевой абсолютно все: о ее связях, поведении, вплоть до отдельных ссор с соседями, привычках и т. д. Оказалось, что Деменева ранее, через брата, была связана с преступным миром. Женщина скрытная, хитрая, упрямая, думающая лишь о своей выгоде и интересах. С Зинченко жила плохо, у них были частые ссоры, драки.
Явившись на допрос, Деменева, как и следовало ожидать, категорически отрицала, что ей что-либо известно о преступлениях Зинченко. Вела она себя сравнительно спокойно. Тогда взялись за отличительную черту ее характера — беспокойство лишь за себя, за свои интересы. Начали приводить ей примеры из ее личной, прошлой жизни, связи, фамилии, адреса, мельчайшие подробности. Такая осведомленность о ней так поразила Деменеву, что спокойствию ее пришел конец. Деменева поняла, что за нее взялись всерьез. Это ее испугало и затем, после некоторых препирательств, она заявила: «Зачем меня-то проверяете, Зинченко делал все один, в его делах я не замешана». И стала рассказывать.
Свой рассказ Деменева начала не о поджогах, а о том, как в 1953 году, то есть 9 лет назад, Зинченко ограбил и убил какого-то инвалида. До этого следствие данными на этот счет не располагало. Деменева боялась рассказывать именно об убийстве, ну, а начав с него, о поджогах говорила свободно и обстоятельно.
Так, Деменева рассказала, что в марте 1953 года, в одну из ночей, Зинченко поздно пришел домой пьяный и принес с собой черный полушубок, трость, пиджак, кожаную самодельную сумку и другие вещи, сказав, что у Н-Плоского поселка ограбил и убил инвалида без ноги. Часть вещей осталась у нее.
Немедленно были приняты меры к проверке этих показаний и оказалось, что в ночь на 3 марта 1953 года в логу реки Данилиха в пос. Н-Плоский был ограблен и убит инвалид Хмелев. Потерпевший не имел правой ноги, ходил с протезом и тростью. Преступником он был избит и задушен. Похищенными значились: черный полушубок, трость, часы, пиджак, брюки, нижнее белье, шапка, сумка. Дело это в 1957 году было прекращено ввиду неустановления виновных и отсутствия каких-либо перспектив к его раскрытию. Мною оно было немедленно изъято из архива и производство по нему возобновлено.
Для проверки показаний Деменевой я произвел обыск в ее доме, а также дополнительный обыск и на квартире Зинченко. При этом были обнаружены и изъяты все вещи убитого — даже трость и сумка. Вещи опознаны родственниками Хмелева.
Ни о чем об этом Зинченко даже не догадывался, считая, что следствие ведется лишь в связи с поджогами. Но мы не спешили говорить с ним об этом. Надо было все тщательно взвесить.
Ну, а если Зинченко заявит, что купил все указанные вещи на рынке, у неизвестного лица? Чем это можно опровергнуть? Показания же Деменевой Зинченко мог опорочить, заявив, что она наговаривает на него из-за плохих отношений между ними. С другой стороны, поскольку часть вещей убитого была найдена у Деменевой, Зинченко мог заявить, что не знает ничего об этих вещах, а появились они, мол, не у него, а у самой Деменевой.
Надо было детально обдумать тактику допроса Зинченко по убийству с тем, чтобы правильно использовать имевшиеся у нас улики. Решено было сделать так: допросить Зинченко по поводу вещей убитого в числе вообще всех изъятых у него вещей при обыске, и к убийству отношения не имевших. И, естественно, Зинченко просчитался: отвечая на вопросы о появлении у него разных вещей — шинели, бушлата, приемника, в том числе трости, полушубка и других, принадлежавших Хмелеву, обвиняемый заявил, что полушубок он купил на ранке в Разгуляе в 1955 году, трость нашел в трамвае в 1959 году, пиджак купил у пьяного в 1957 году и так далее. То есть появление у него вещей убитого Хмелева Зинченко отнес к разным срокам.