(129) — А между тем посмотри, — сказал Красс, — насколько более разборчивы бывают люди в искусстве пустом и праздном, чем в нашем деле, которое они же признают важнейшим из важных. Мне вот часто приходится слышать от Росция, что он до сих пор не мог найти ученика, которым он был бы доволен, и не потому, чтобы они были так уж плохи, но потому, что он сам не может в них терпеть ни малейшего недостатка. И впрямь, ничто так не бросается в глаза и не остается так упрямо в памяти, как именно то, что было нам неприятно. (130) Так вот, давайте попробуем мерить достоинства оратора с тою же строгостью, что и этот актер! Посмотрите, как в малейшей мелочи обнаруживает он величайшее мастерство, необыкновенное изящество, чувство приличия, уменье всех волновать и всех услаждать! Этим он и достиг того, что давно уже всякого, кто отличается в каком–нибудь искусстве, называют Росцием в своем деле. Добиваясь от оратора именно такого законченного совершенства, от которого я и сам очень далек, я поступаю, конечно, бесстыдно, так как это значит, что для себя я требую снисхождения, а сам его другим не оказываю. Но ведь кто к красноречию неспособен, кто в нем слаб, кому оно вовсе не к лицу, того, я думаю, лучше уж, по совету Аполлония, отстранить от этого занятия и направить на такое, к которому он больше пригоден.
29. (131) — Не хочешь ли ты этим сказать, — спросил Сульпиций, — что мне или Котте лучше заняться гражданским правом или военным делом? Ведь никто на свете не способен достигнуть этих вершин всестороннего совершенства!
—Напротив, — отвечал Красс, — я все это вам высказываю как раз потому, что вижу в вас редкие и превосходные задатки для ораторского дела; и в своей речи я старался не столько отпугнуть неспособных, сколько поощрить способных, а именно — вас. В вас обоих я замечаю великое дарование и усердие, а у тебя, Сульпиций, вдобавок к этому — несравненные внешние данные, о которых я и так, может быть, говорю больше, чем принято у греков. (132) Право, мне не доводилось, кажется, слышать никого, кто своими телодвижениями, обликом и видом более соответствовал бы своему призванию и обладал бы более звучным и приятным голосом. Однако и те, кого природа наделила этими преимуществами в меньшей мере[107], все–таки могут научиться владеть своими силами умело, умеренно и главное — уместно. Именно об уместности следует заботиться больше всего, и как раз тут–то давать правила оказывается делом совсем не легким: нелегким не только для меня, так как я‑то говорю об этих предметах, как любой первый встречный гражданин, но и для самого Росция, от которого я часто слышу, что главное в искусстве — это уместность, но что ее–то как раз и нельзя передать в преподавании. (133) Но, пожалуйста, поговорим лучше о чем–нибудь другом, чтобы можно было говорить по–нашему, а не по–риторски.
Наука (133–146)
— Ни за что! — возразил Котта. — Раз уж ты оставляешь нас при красноречии и не гонишь к другим занятиям, то теперь–то нам тем более необходимо твое объяснение — в чем же сила твоего красноречия? Великая она или невеликая — неважно: мы не жадные, с нас довольно и такой посредственности, как у тебя, и если мы просим твоего содействия, то не идем в своих желаниях выше той скромной степени искусства, до которой дошел в красноречии ты. Ты говоришь, что природными данными мы не слишком обижены; так что же, по–твоему, еще для нас необходимо?
30. (134) Красс улыбнулся.
—А как по–твоему? — спросил он. — Конечно же, рвение и восторженная любовь к делу! Без этого в жизни нельзя дойти вообще ни до чего великого, а тем более, до того, к чему ты стремишься. Но уж вас–то, очевидно, нет нужды поощрять в этом отношении; напротив, вы так ко мне пристаете, что страсть ваша мне даже кажется чрезмерною. (135) Однако, разумеется, никакое рвение не поможет достичь цели, если при этом неизвестны пути и средства к ее достижению. Ну что ж! Тогда я воспользуюсь тем, что вы облегчаете мне задачу, требуя сведений не об ораторском искусстве вообще, а лично о моем скромном уменье, и представлю вам план занятий[108] — не очень хитрый, не слишком трудный, не блестящий и не глубокомысленный: мой обычный план, которого я некогда держался, когда мог еще в те юные годы заниматься этим предметом.
108
Красс противополагает идеальный план образования оратора, который он считает необходимым, и реальный план, которому он сам следовал в молодости. Далее идет краткий обзор традиционной системы риторики.