Незнание права — бесстыдство (173–184)
Ведь и в самом деле, разве это не наглейшее бесстыдство — метаться по форуму, торчать при разбирательствах и на преторских трибуналах, ввязываться в тяжбы перед выделенными судьями по особо важным делам, где часто спор идет не о факте, но о нравственной и юридической справедливости[121], постоянно возиться с центумвиральными тяжбами[122], в которых разбираются узаконения о давности, об опеках, о родстве родовом и кровном, о намывных берегах и островах, об обязательствах, о сделках, о стенах, о пользовании светом, о капели, о действительных и недействительных завещаниях и о множестве других тому подобных вопросов, и при этом не иметь никакого понятия даже о том, что значит свое, что — чужое, наконец, на каком основании считается человек гражданином или иностранцем, рабом или свободным! (174) До чего смешон хвастун, который признается, что не умеет править малыми ладьями, и в то же время похваляется, будто может водить пятипалубные или даже еще более крупные корабли! Ты позволяешь себя обмануть в частном кружке при пустом уговоре с противником, скрепляешь печатью обязательство своего клиента, в котором таится для него ловушка, — и чтоб я после этого счел возможным доверить тебе сколько–нибудь важное дело! Право, скорее тот, кто того и гляди опрокинет лодчонку в гавани, управится с кораблем Аргонавтов в Эвксинском море. (175) Ну, а если к тому же дела случатся не ничтожные, а сплошь и рядом очень важные, где спор идет о вопросах гражданского права, — что за бесстыжие глаза должны быть у того защитника, который осмеливается приступать к таким делам без малейшего знания о праве? Спрашивается: какая могла случиться тяжба важнее, чем дело того воина[123], о котором из войска пришло домой ложное известие, что он погиб? Отец его, поверив этому, изменил завещание и назначил наследника по своему усмотрению, а впоследствии умер и сам. Воин воротился домой и начал искать отцовское наследство законным порядком, как сын, устраненный от наследства по завещанию; дело было представлено центумвирам. Так вот, в этой тяжбе был поднят вопрос как раз из области гражданского права: может ли сын считаться устраненным от отцовского наследства, если отец не поименовал его в завещании ни как наследника, ни как лишенного наследства? 39. (176) А разбиравшееся у центумвиров дело между Марцеллами и патрицианскими Клавдиями[124] о наследстве сына одного отпущенника, на которое Марцеллы притязали по праву семейного родства, а патрицианские Клавдии — по праву родового? Разве в этой тяжбе не пришлось ораторам говорить обо всем семейном и родовом праве? (177) А другой спор, решавшийся, как мы слышали, также в суде центумвиров — спор по делу об одном изгнаннике, удалившемся в Рим, где он имел изгнанническое право[125] проживать под чьим–нибудь условным покровительством, и там умершем без завещания? Разве по поводу этой тяжбы защитник не разбирал и не разъяснял перед судом право покровительства, как оно ни темно и ни мало известно? (178) А недавний случай, когда я сам защищал перед выделенным судьей дело Гая Сергия Ораты[126] против самого нашего друга Антония? Разве вся моя защита не опиралась на закон как таковой? Дело в том, что Марк Марий Гратидиан продал Орате дом и не упомянул при этом в купчей, что некоторая часть этого дома допускает лишь условное владение. Я утверждал в своей речи, что если продавец знал об условиях, стесняющих пользование продаваемой собственностью, и не заявил о них, то он обязан возместить все происшедшие от этого убытки. (179) Кстати сказать, недавно подобную же оплошность допустил мой приятель Марк Букулей, человек, на мой взгляд, не глупый, а на свой — даже очень умный, и при этом не чуждый знания права. При продаже дома Луцию Фуфию он упомянул в купчей «освещение такое, с каким продано». И вот, как только началась стройка в какой–то части города, которая едва была видна из этого дома, Фуфий сейчас же предъявил иск к Букулею на том основании, что заграждение любой частички неба, на каком бы то ни было расстоянии, уже означает перемену освещения. (180) Ну, а знаменитая тяжба Мания Курия и Марка Копония[127], разбиравшаяся недавно у центумвиров? Сколько народа стеклось в суд, с каким напряженным вниманием выслушивались речи?! Квинт Сцевола, мой ровесник и товарищ по должности, правовед, ученейший из всех знатоков гражданского права, человек редкостного ума и дарования, оратор с речью на диво точной и отделанной, — я недаром люблю говорить, что он — величайший оратор изо всех правоведов[128] и величайший правовед изо всех ораторов, — Квинт Сцевола, держась буквы закона, отстаивал силу завещаний и утверждал, что кто назначен наследником после сына, который родится по смерти отца, и умрет до вступления в совершеннолетие, тот может быть наследником лишь в том случае, если сын действительно родится по смерти отца и действительно затем умрет; я же настаивал, что цель завещателя при составлении завещания заключалась просто в том, чтобы в случае отсутствия совершеннолетнего сына Маний Курий был наследником. Не ссылались ли мы оба в течение всего этого дела и на авторитет толкователей, и на примеры сходных случаев, и на виды завещательных формул? Не находились ли мы оба в самых недрах гражданского права?
121
122
Центумвиральные тяжбы— дела о собственности и наследовании, находившиеся в ведении суда центумвиров («ста мужей») — именно на них вырабатывались тонкости римского права. К ним относятся и «узаконения о давности» (о давности владения, которое с течением времени превращается в собственность), «об опеках» (над несовершеннолетними наследниками), «о родстве» (дающем право на наследование), «о намывных берегах и островах» (о приросте земельных владений в результате речных наносов), «об обязательствах и сделках» (относящихся к собственности), «о стенах, о пользовании светом, о капели» (случаи, когда человек, распоряжаясь только своей собственностью, наносит ущерб соседу: ломает или перестраивает пограничную стену, заслоняет ему вид своими постройками, размывает его землю капелью из своего водостока) и т. д.
123
124
125
126
Процесс Ораты и Гратидиана подробнее описан в сочинении Цицерона «Об обязанностях», III, 16, 67. У Ораты был дом, но некоторыми частями этого дома он не мог свободно пользоваться, так как это наносило ущерб соседям (портило смежные стены, затеняло их участки, размывало их землю водостоками и пр.). Этот дом купил у него М. Марий Гратидиан (внучатный дядя Цицерона с материнской стороны), а потом, спустя немного времени, продал ему же обратно; при этом в договоре о продаже он не сделал оговорок о неполном пользовании частями дома, справедливо полагая, что Ората, прежний владелец, сам отлично знает об этом. Однако Ората решил на этой небрежности поживиться и подал на Гратидиана в суд, как если бы тот злонамеренно скрыл от него «условия, стесняющие пользование продаваемой собственностью». Орату защищал Красс, Гратидиана — Антоний; понятно, что Крассу приходилось напирать, главным образом, на букву договора, а Антонию — на смысл всей ситуации (контроверсия «закона» и «справедливости»).
127
180. О знаменитом деле Курия (93 г.) см. подробнее Б, 195. Здесь, напротив, Крассу пришлось защищать смысл справедливости, а его сопернику Сцеволе — букву закона. Некий человек, умирая, думал, что его жена беременна, и отказал в завещании свое имущество будущему сыну; а если сын умрет до совершеннолетия, то наследство должно перейти к Манию Курию. Однако беременность вдовы оказалась мнимой, наследство осталось без наследника, и тогда с притязанием на него выступил ближайший родственник умершего, Марк Копоний. Между Копонием и Курием состоялся процесс в суде центумвиров; Красс был защитником Курия, Сцевола — Копония.