Возражение Сцеволы (35–44)
На это Сцевола возразил с обычной учтивостью:
—Я во всем готов согласиться с Крассом, чтобы не умалять искусства и славы Гая Лелия, моего тестя, или тебя, моего зятя; но не знаю, Красс, могу ли я уступить тебе вот по каким двум вопросам. Во–первых, ты говоришь, что государства бывали обязаны ораторам, как своим первоначальным устройством, так нередко и дальнейшим сохранением; во–вторых, ты утверждаешь, что оратор, даже помимо форума, сходки, судов и сената, во всех речах и во всех благородных знаниях представляет собою высшее совершенство. (36) Но можно ли согласиться с тобой, что когда род человеческий, рассеянный по горам и лесам, затворился в городах и стенах, то достигнуто это было не убедительными советами мужей благоразумных, а вкрадчивыми словами людей речистых? Можно ли согласиться, что и все остальные полезные установления при устройстве или сохранении государств введены не теми, кто мудр и храбр, а теми, кто речист и красиво говорит? (37) Неужели ты действительно думаешь, что наш Ромул сплотил пастухов и пришельцев, завязал брачные отношения с сабинянами, отразил нападения соседей силою красноречия, а не своею редкой находчивостью и мудростью? Ну, а у Нумы, а у Сервия Туллия, а у прочих царей, которые оставили много превосходных установлений для устройства государства, разве виден хоть след красноречия? Ну, а после изгнания царей — да и само–то изгнание совершилось, как видно, благодаря уму, а не языку Л. Брута[41], — после изгнания царей разве не видим мы в Риме обилие мысли и отсутствие слов? (38) Да если бы мне пришла охота воспользоваться примерами как нашего государства, так и других, то, право, я легко мог бы показать, что люди наиболее красноречивые приносили государствам больше вреда, чем пользы. Об остальных я говорить не буду, но самые красноречивые люди, которых мне приходилось слышать, — за исключением вас двоих, Красс, — были, по моему мнению, Тиберий и Гай Семпронии. Отец их[42], человек благоразумный и почтенный, но совсем не красноречивый, немало сделал для благополучия государства, особенно во время своего цензорства, когда он перевел отпущенников в городские трибы[43], и сделал это не старательной многоречивостью, а только силой воли и твердым словом; и хоть мы и теперь едва держим власть в своих руках, но кабы не он, мы бы давно уж совсем ее потеряли. А вот его речистые сыновья, и природой и наукой подготовленные для витийства, застали государство в том цветущем состоянии, в которое его привели находчивость их отца и оружие деда[44], и сами разорили его вконец[45] красноречием, этим, по твоим словам, превосходным орудием управления. 10. (39) Ну, а старинные законы и обычаи предков? А гадания[46], которыми к великой пользе государству мы оба заведуем, как я, так и ты[47], Красс? А священные действия и обряды? А постановления гражданского права, знание которых давным–давно живет в нашем собственном семействе безо всяких заслуг в деле красноречия? Разве ораторы все это изобрели? Разве они все это знают или вообще хоть занимались этим? (40) Мне, по крайней мере, очень памятны и Сервий Гальба[48], человек божественного красноречия, и Марк Эмилий Порцина[49], и сам Гай Карбон[50], которого ты разгромил в своей юности и который законов не знал вовсе, обычаи предков знал еле–еле, а гражданское право[51] — в лучшем случае, посредственно; и если исключить тебя, Красс, так как ты изучил у меня гражданское право, хотя больше по собственному усердию, чем по какому–нибудь непременному требованию ораторского искусства, то и нынешнее поколение до такой степени незнакомо с правом, что подчас бывает стыдно.
43
Перевел отпущенников в городские трибы— население Рима делилось на 35 триб, 4 городские и 31 сельскую; в народном собрании голосование велось по трибам, и большинство голосов внутри трибы определяло общий голос трибы. Поэтому при распределении новых граждан по трибам аристократия старалась сосредоточить беднейшие и беспокойнейшие элементы лишь в немногих трибах, а большинство остальных триб сохранить за собою. С этой целью с 304 г. до н. э. вольноотпущенникам разрешалось приписываться только к 4 городским трибам — эти трибы были самые многолюдные, и поэтому влияние новых граждан здесь не так чувствовалось. А Гракх–отец во время своего цензорства в 169 г., когда ему пришлось зачислять в трибы новую массу вольноотпущенников, пошел еще дальше и приписал всех только к одной городской трибе — Эсквилинской; за это и хвалят его Сцевола и Цицерон.
44
Оружие деда— Сципиона Африканского старшего, победителя Ганнибала; его дочь Корнелия была женой Гракха–отца и матерью братьев Гракхов.
45
Разорили вконец— имеется в виду аграрная реформа Гракхов, ограничившая землевладение знати.
46
51