Только эта Абсолютная Воля полагаетъ безусловное утвержденіе жизни. Въ ней раскрывается единственная возможность соединить себя съ міромъ.
Весь міръ разлагается на систему воль и вновь созидается въ Единой Волѣ. Въ этомъ взаимодѣйствіи отдѣльныхъ воль – реальная жизнь, воистину реальная жизнь, т. е. та жизнь, которая всегда сверхраціональна и всегда сверхчувственна. Воля – вотъ основа бытія. Принципъ жизни – свобода воли. Во избѣжаніе недоразумѣній, я долженъ сказать, что вовсе не отрицаю закономѣрности душевныхъ актовъ, которыя развиваются подъ знакомъ воли. Подъ волей часто разумъютъ наши желанія и хотѣнія, которыя, конечно, несвободны и подчинены закону необходимости, но не о нихъ говорю я. Пользуясь извѣстной терминологіей, я скажу: да, наша воля не свободна постольку, поскольку она находить себѣ выраженіе въ нашемъ эмпирическомъ характерѣ, но въ то же время она независима и свободна, раскрывая свою сущность въ характерѣ интеллигибельномъ. Въ этомъ утвержденіи мы не найдемъ противорѣчія, разъ мы согласимся съ тѣмъ, что характеръ интеллигибельный изначальнѣе характера эмпирическаго. Только въ бытіи этого изначальнаго характера я не сомнѣваюсь; бытіе моего эмпирическаго характера подлежитъ сомнѣнію, а о бытіи другихъ существъ я могу только предполагать.
Я не могу быть увѣреннымъ въ реальности другихъ существъ, если я исхожу въ своемъ міросозерцаніи изъ природныхъ законовъ и законовъ мышленія: я нахожу непосредственную связь съ другими существами только въ Абсолютной Волѣ, только чрезъ нее. Сами по себѣ мы отдѣлены другъ отъ друга на вѣкъ.
Всецѣло замкнутые въ себѣ мы безнадежно одиноки и слѣпы, и только то Единое, что включаетъ въ себя множественность, освобождаетъ насъ отъ изолированного существованія. Въ этомъ Единомъ мы познаемъ доугъ друга и дѣйствуемъ другъ на друга.
Итакъ психологически и гноселогически взаимодействіе личностей опредѣляется волей? а религіозно это вааимодѣйствіе характериауется, какъ любовь, какъ Эросъ.
Въ нашихъ исканіяхъ наша вѣра совпадаетъ съ нашимъ первоначальнымъ волевымъ опытомъ, опытомъ сверхчувственно-эротическаго характера.
Этотъ изначальный опытъ ведетъ насъ къ утвержденію нашей личности въ свободѣ и любви. Такимъ образомъ наше міроотношеніе не опредѣляется какою либо аксіомой, которую мы признаемъ безусловной и положительной истиной. (Мы далеки отъ такого высокомѣрія!) Наоборотъ, мы ищемъ пути для утвержденія нашей личности въ самой жизни; наше міросозерцаніе обусловливается не теоріей и не метафизической спекуляціей, а нашими воленіями и нашими поступками; сначала – жизнь, а потомъ – философія; философія намъ нужна постольку, поскольку вообще нужно формальное научное знаніе; но мы жаждемъ не столько теоріи, сколько цѣльной жизни; мы снова ставимъ вопросъ «что дѣлать?», который такъ честно и такъ наивно разрѣшали русскіе гуманисты шестидесятыхъ годовъ.
Устанавливая практическое первенство нашей воли надъ разумомъ, мы однако не станемъ отрицать того значенія, которое имѣетъ теоретическое знаніе, какъ источникъ свѣта, лучи котораго падаютъ на грани нашей жизни. Теоретическій разумъ опредѣляетъ границы плоскостей, изъ которыхъ построяется наше многогранное существованіе.
Я постараюсь теперь кратко охарактеризовать главныя религіозно-культурныя направленія, которыя заявили о себѣ за послѣднее время въ нашей литературѣ. Всѣ эти религіозно-культурныя теченія имѣютъ своимъ источникомъ то волевое устремленіе, о которомъ я говорилъ сейчасъ, которое опредѣляется вопросомъ; какъ жить? Что дѣлать?
Еще недавно въ русской литературѣ исключительно господствовало то философско-общественное направленіе, которое не совсѣмъ точно характеризуется словомъ позитивизмъ. Я подчеркиваю моментъ общественности потому, что у насъ русскихъ почти не культивировался позитивизмъ академическій: русскіе писатели всегда связывали свое философское воззрѣніе съ нѣкоторыми соціальными планами и (въ-сущности), объявляя себя атеистами, тѣмъ не менѣе пытались создать нѣкоторое цѣльное міроотношеніе, т. е. религію. Невинный соціологическій субъективизмъ боролся съ наивнымъ матеріализмомъ марксизма, и одинокій голосъ Вл. Соловьева звучалъ для общества, какъ пророчества безумнаго. Въ девяностыхъ годахъ началось разложеніе марксизма, какъ цѣльнаго міросозерцанія. По счастію, это не отразилось дурно на практикѣ соціалистическаго движенія. Революціонное движеніе росло стихійно, не нуждаясь, очевидно, въ опредѣленномъ философскомъ міропониманіи: среди соціалистовъ мы можемъ встрѣтить теперь и матеріалистовъ, и поклонниковъ Маха, и неокантіанцевъ, и даже мистиковъ.