— Ты, Крив, ври, да не завирайся, — тут перебил кто-то горбуна. — Сроду я не поверю, чтобы взял тебя в свою дружину Роман, а что оберегал ты его от ляхов под Завихостом — так и вовсе брехня.
— Да я хоть на кресте побожусь, — возмутился Крив. — Экой ты молодой, Прокоп, а веры в тебе ни во что нет. Чего ни скажи, все не так. А сам, поди, и меча-то из ножен еще не вынимал, разве что накрошить капусты. Видел я, как вчера удирал ты от Изяславова конника, а того и не ведаешь, что ежели бы не моя стрела, так сегодня не сидел бы ты у огня и не слушал моих баек…
Знакомое имя насторожило Егорку. Стал он приглядываться к молодому пешцу и понял, что не ошибся. Не зря разыскивал он по стану своих земляков. Один сыскался-таки.
Прокоп заметил устремленный на него Егоркин взгляд и сам несколько раз посмотрел на него со вниманием.
— Погоди-ко, погоди, — вдруг отвлекся он от рассказа горбуна и встал, раскинув руки. — Ты ли это, Егорка?
Егорка тоже вскочил и кинулся к Прокопу. Поздоровались они в охапочку и ну бить друг друга по плечам и по груди да приговаривать:
— Прокоп!
— Егорка!
— Ну и здоров же ты!..
— Да и тебя не узнать!..
Выходило так, будто и не лежала между ними давняя обида. Стали вспоминать Луку, как учил он уму-разуму шаловливых чад.
— Жив ли старче? — спросил Егорка.
— А куды ж ему подеваться, — ответил Прокоп. — Не шибко много времени-то прошло, как увез тебя в Киев митрополит. А я вот, вишь ли, мечом перепоясался, — добавил он с гордостью.
Признаться, Егорка ему позавидовал. На долговязом Прокопе и кафтан и сапоги сидели ладно. Лицо обветрено, опушено ранней темной бородкой. Егорка в своей шубейке и торчащей из-под нее ряске выглядел неказисто.
— Эй, знакомцы! — позвал их Крив. — Будя вам на ветру шептаться, ступайте к костру.
— Ну-ко, спой, Прокоп, — послышалось со всех сторон. — Позабавь честной народ.
— Да что же вам спеть, мужики?
— А что хошь, то и пой.
Прокоп взглянул на Егорку и лукаво улыбнулся:
— Ну а ты, подпоешь ли мне? Али только псалмы петь и горазд?
— Отчего же псалмы? Можно и вашу, молодецкую.
— Ай да чернец! — развеселились пешцы и стали просить обоих: — Спойте лучше про добра молодца.
Нет, не совсем зазря хаживал Прокоп к Луке, не зазря угощал его дьякон березовой кашицей — пусть и рубака из него не ахти, пусть и бежал он от Изяславова конника, а песни его полюбились пешцам, да и дружинники собирались в кружок, едва только слышали его голос.
Хорошо пел Прокоп, но когда подхватил его напев густой басище Егорки, то все сидевшие у костра едва в снег со страху не попадали.
— Вот это да! — качали головами мужики. — Труба, а не голос у тебя, Егорка. И почто ему в церкви пропадать? Иди к нам — и уха тебе будет и первая доля с добычи. А девку тебе такую найдем, что и сотник позавидует.
Хороший народ сидел у костра, так и остался бы с мужиками Егорка, но митрополит был строг и придирчив — назавтра велел он ему петь в церкви заутреню, сам хотел служить молебствие во славу Юриевой дружины.
— Спасибо на добром слове, мужики, — поклонился Егорка. — Еще не раз свидимся.
— Да свидимся ли? — сказал Крив. — Во Владимире тебе, чай, не до нас будет.
Глава восьмая
1
В Киеве в тот год рано сошли снега — теплынь стояла и благодать. А в княжеских палатах жарче прежнего топили печи: Рюрик мерз, кутался в шубу, покрикивал на истопников, чтобы не жалели дров.
В ложнице, как в предбаннике, денно и нощно плавал сизоватый полумрак.
Пиров в тереме больше не правили, бояре редко заглядывали в терем. Один только Чурыня не отходил от Рюрика ни на шаг. Оберегал его от сквозняков, смекал — не дай бог, помрет князь, так ему и подеваться некуда. А что еще хуже — не потерпят его, расправятся с ним мстительные думцы.
Дошел до него опасный слушок, будто выехал из своей вотчины боярин Славн и не сегодня-завтра объявится в городе. И будто, отъезжая в Киев, он так говорил: «Князь скоро помрет, а Чурыню я сам изведу. Много горя хлебнули из-за него кияне».
Похоже, что это были его слова, а Славн впустую угрозами не разбрасывается, и третьего дня Чурыня отправил своего человека проверить слухи. Ежели Славна и впрямь в вотчине не окажется, то нужно ловить его по дорогам либо в самом Киеве.
И еще одна забота точила Чурыню: по весеннему паводку вернулся из своей поездки во Владимир митрополит Матфей. По пути он гостил в Чернигове у Чермного, но недолго однако же; о чем говорили они, боярин не знал. Но догадывался: неспроста повадился митрополит по гостям. В прошлый раз просил он позволения у Рюрика и не скрывал, что беседовал со Всеволодом во Владимире и что Всеволод велел кланяться великому князю и спрашивал его, согласен ли он на мир и дружбу с Чермным. В тот раз Рюрик рассердился и выговаривал Матфею за самоволие — на этот раз митрополит даже не пришел к нему с дороги, даже не справился о здоровье. А ведь зимою едва не помер князь, едва его выходили. И в самую ту пору снова Матфей встречался с Чермным.