— И жену его постричь, Анну…
— И дочь.
— И сыновей!..
Последнее выкрикнул Чурыня, уже сидевший среди галицких думцев.
Роман посмотрел на него долгим взглядом — Чурыня съежился и часто-часто заперхал.
— Не, Ростислав с Владимиром за отца своего не в ответе, — нашелся кто-то.
— Яблоко-то от яблони… — возразил другой.
Авксентий тревожно вскинулся, отыскал глазами говорившего — был это дородный боярин с раскидистой бородой, Рагуйло из волынских: поняв печатника, тот враз замолчал.
Вдруг заговорил Рюрик:
— Смешно слушать мне тебя, Романе. Погляди, кто судит великого киевского князя — слуги его и твои рабы. Да видано ли такое? Нарушил ты родовой обычай, не говоря уж о подлой лжи, коей сам ты выдумщик и первый потатчик…
Услышав своего князя, поникший было Славн придвинулся к Рюрику. Ростислав положил ладонь на рукоять меча, Верхослава гордо вскинула голову.
Передние мужи повскакали с лавок, загалдели вразнобой. Чурыня закричал громче всех (Рюрик, оставшийся на воле, был ему опаснее злого половца).
— Тише, бояре! — зыкнул на думцев Роман. — Почто расшумелись? Иль забыли про чин?
— Боятся они, вот и лают, — сказал Рюрик.
— Тебя им бояться нечего, — спокойно проговорил Роман. — И на родовой обычай не ссылайся — сам небрег им ежедень. А чтобы не дразнить бояр, скажу свое последнее слово: тебя, жену твою и дочь постригаю, Ростислава с Владимиром, сынов твоих, беру с собою в Галич, а ты, Верхослава, возвращайся в Белгород — тебе я ущерба не причиню… Ладно ли рассудил, думцы?
— Ладно, княже, — удовлетворенно закивали бояре.
Вскрикнула княгиня Анна, Ростислав рванулся к Роману, но на руках его повисли два рослых гридня.
— А знаешь ли ты про то, Романе, — с достоинством заговорила молчавшая доселе Верхослава, — что, разлучая меня с мужем, творишь ты еще одно зло? Не вернусь я в Белгород — вези и меня с Ростиславом в Галич. Всеволодова дочь я, а не девка и противу воли моей распоряжаться мною, как рабой, никому не позволю.
Удивленно вскинулась бровь у Романа, и вдруг поползли от краешков глаз к косицам веселые лучики — ай да княгиня! Развеселила его Верхослава, и он проговорил с улыбкой:
— Не пленником везу я в Галич твоего мужа, а гостем. И ни ему, ни тебе не желаю зла. Ежели хочешь, поедем с нами.
— Оставил бы ты деток моих в Киеве, — слезно попросила Анна.
— А ежели оставлю? — прищурился Роман. — Ежели и впрямь не возьму, кто о них позаботится?
— Не кощунствуй, Романе, — сказал Рюрик. — Ростислав вернется в Белгород, там он — князь, и младшенького возьмет с собою.
— Тебе легко говорить, — возразил Роман. — Мне же за все ответ держать. Не приведи бог, случится с Ростиславом что в пути — на кого вина падет? Не уберег, мол, али сам замыслил… Нет, как решил я, так и будет.
4
Далеко от Киева над Клязьминской поймой шел благодатный летний дождь.
Пробираясь на коне сквозь заросли мокрого орешника, Всеволод прислушивался к голосам скакавших следом за ним дружинников. Охота сегодня не задалась с утра, выследили одного лишь лося, шли за ним долго, а потом в болоте затеряли след. Князь был не в духе, молчал, наконец велел трубить сбор и возвращаться в город.
Дождь застал их на половине пути, все вымокли и думали только о том, как бы поскорее обсушиться и отдохнуть.
Кузьма Ратьшич скакал чуть поодаль от князя, но ближе к нему, чем все остальные, — Всеволод явственно слышал прерывистое дыхание его коня. Тут же, где-то совсем рядом, был боярин Яков, бесшабашный и страстный охотник, уговоривший князя вчера на пиру ехать с утра на лося. Клялся и божился, что мужики видели совсем рядом матерого зверя — врал небось: Всеволод не впервой в лесу и сразу понял, что тропа, на которую указал Яков, еще прошлогодняя и никакого лося поблизости не было.
Ну да ладно, захотелось добру молодцу поразмяться — пусть его. Всеволоду тоже надоел терем, и он не сердился на Якова за то, что тот вытащил его на охоту.
Но когда все-таки на лося напали, когда ринулись по следу выжловки и черные борзые, горделиво взглянул на князя Яков и повел своего солового, с седым нависом коня изгоном вперед, не разбирая дороги.
За ним и Всеволод не утерпел, погнал своего чалого с улюлюканьем и посвистом — вся охота стронулась, под конскими копытами полег неокрепший подлесок, упали молодые травы.
Первою стрелой подранил зверя в бок Всеволод, вторая стрела была Якова — повисла она у лося на шее, стрела Ратьшича угодила сохатому в ногу.