Соня вздыхает, поняв наконец, что он имеет в виду.
— Ничего. У них не будет ни единого шанса.
Вот теперь он согласен принять от неё утешение — она его поняла. Теперь не только он один видит мрачный омут, куда может затянуть всё общество вновь принятый закон.
— Но пока ведь ничего не случилось, — говорит жена. — Ни один из «дикарей» не подвергся расплетению.
— Пока, — соглашается Дженсон. — Потому что закон вступает в силу в полночь.
И тогда они решают провести остаток вечера вместе, не разжимая объятий, как будто это последняя ночь накануне гибели цивилизации. Потому что так оно, собственно, и есть.
1• Коннор
Всё началось с происшествия на дороге, настолько неожиданного и нелепого, что просто уму непостижимо, как оно могло повлечь за собой такие значительные последствия.
Эх, надо было бы Коннору всё-таки съехать с трассы и поспать, особенно в такую ветреную ночь, как сегодняшняя! Наверняка его водительские рефлексы наутро стали бы острее. Но жгучая потребность как можно скорей добраться до Огайо толкала его вперёд всё настойчивее с каждым днём.
«Сверну на следующем съезде...» — твердит он себе. И хотя Коннор поклялся, что остановится, как только они пересекут границу Канзаса, табличка с названием штата осталась позади уже полчаса назад, а они всё едут. И некому вправить Коннору мозги — Лев, неплохо умеющий это делать, крепко спит рядом на пассажирском сиденье.
В половине первого ночи прямо перед машиной Коннора на дорогу выпрыгивает некое злосчастное создание. Успев лишь мельком увидеть странную фигуру, парень рывком выкручивает руль в безнадёжной попытке избежать столкновения.
«Неужто это?.. Не может быть...»
И хотя автомобиль описывает широкий круг, глупая тварь бросается обратно под колёса, как будто решила во что бы то ни стало покончить с собой.
Их «взятый взаймы» «чарджер» врезается в непонятное существо, и оно, перекатившись через капот, словно булыжник, разносит ветровое стекло на миллион мелких осколков. Тело жертвы с вонзившимися в длинную худую шею искорёженными «дворниками» застревает в раме ветровика. Коннор теряет контроль над управлением, машина слетает с асфальта и мчится по обочине, сминая придорожный чапараль.
Коннор кричит и сыплет ругательствами — сбитое существо, всё ещё цепляющееся за жизнь, рвёт когтями его грудь. Наконец Коннор приходит в себя и бьёт по тормозам. Отвратительную тварь по инерции сбрасывает с капота, и она пушечным снарядом уносится в темноту. Машина кренится, словно тонущее судно, и, свалившись в кювет, замирает; только теперь вылетают подушки безопасности — словно запоздалые парашюты, раскрывшиеся в момент столкновения с землёй...
Дальше следует тишина, подобная молчанию космического пространства, если не считать одного-единственного звука — бездушного воя ветра.
Лев, проснувшийся в тот момент, когда автомобиль ударил непонятное существо, не произносит ни слова. Он лишь судорожно пытается вдохнуть широко открытым ртом — подушка безопасности ударила его так, что выбила воздух из лёгких. Коннор уже знает, что Лев в минуты опасности ведёт себя как опоссум — он не кричит, он замирает.
Коннор, всё ещё пытаясь осмыслить, что же произошло в предыдущие несколько секунд, изучает рану у себя на груди. Под разодранной рубашкой зияет глубокий диагональный разрез длиной дюймов шесть. Как ни странно, Коннор чувствует облегчение. Опасности для жизни нет, разорвано только мясо, а с такими ранами управиться легко — зашил и всё. Как сказала бы Риса в бытность свою заведующей лазаретом на самолётном кладбище: «Швы — это наименьшее из зол». На эту рану понадобится около дюжины стежков. Самая большая проблема в том, что беглому расплёту, к тому же ещё, по всеобщему убеждению, мёртвому, нигде не найти врачебной помощи.
Ребята вылезают из машины и поднимаются по откосу — посмотреть, что же они такое сбили. Ноги Коннора дрожат и подламываются, но он не желает даже самому себе признаться в слабости, и потому приходит к заключению, что дрожит он из-за прилива адреналина. Бросает взгляд на руку — ту самую, с акулой — и несколько раз сжимает пальцы в кулак, словно перекачивая жестокую силу из краденой руки в остальной организм.
— Это что — страус? — спрашивает Лев, взглянув на огромную мёртвую птицу.
— Не видишь, что ли, — бросает Коннор, — это дебильный Скороход [3].
Собственно, именно эта совершенно иррациональная мысль и пришла ему на ум, когда перед ним в лучах фар замаячила гигантская птица. Страус, ещё минуту назад вполне себе живой (вон как подрал его, Коннора!), теперь лежит, мертвее не придумаешь. Длинная шея вывернута под невозможным углом, остекленевшие глаза пялятся в пустоту с бессмысленной напряжённостью зомби.
— Да, неплохо вломила нам птичка, — говорит Лев. Похоже, он совсем пришёл в себя и теперь спокойно рассматривает жертву аварии — может потому, что это не он сидел за рулём, а может потому, что видел вещи куда страшнее убитого на дороге животного. Коннор завидует способности Лева сохранять самообладание в кризисных ситуациях.
— Какого чёрта страус делает на интерстейте? — восклицает Коннор. Ответ приходит вместе с порывом ветра, затрясшим металлическую ограду. В лучах едущего по встречной полосе автомобиля виден дуб — дерево повалило ветром, один из тяжёлых сучьев снёс с опор сеточный заборчик. За забором мелькают длинношеие тени; несколько страусов уже пробрались через брешь и собираются прогуляться по дороге. Остаётся пожелать, чтобы их не постигла печальная участь товарища.
Коннор слышал о страусовых фермах — поскольку цены на другое мясо заоблачные, то такие фермы стали весьма популярны — но видеть до сих пор не доводилось. В голове возникает дурацкая мысль: может, птица покончила с собой? Потому что лучше завершить свою жизнь на дороге, чем в чьём-то желудке.
— Ты знаешь, что они произошли от динозавров? — спрашивает Лев.
Коннор глубоко вдыхает, только в этот момент замечая, что, оказывается, почти не дышал — частично от боли, частично от потрясения. Показывает Леву ссадину:
— Как по мне, так они ими и остались. Эта тварь пыталась меня расплести.
Лев морщится.
— Ты в порядке?
— Жить буду. — Коннор стаскивает свою ветровку, и Лев помогает туго закрутить её вокруг туловища наподобие импровизированного жгута.
Они оглядываются на свой автомобиль — такое впечатление, будто его стукнул тяжёлый грузовик, а не дурацкая нелетающая птица.
— М-да... — произносит Лев. — Хотя ты всё равно собирался бросить драндулет через день-два, так ведь?
— Бросить-то бросить, но не в придорожной же канаве...
Официантка в закусочной, добрая душа, отдала им свой автомобиль, сказав, что заявит об угоне не раньше, чем через несколько дней. Коннору остаётся лишь надеяться, что их спасительница будет довольна выплаченной страховкой.
По шоссе несутся машины. Разбитый автомобиль лежит далеко от дороги, и если специально не присматриваться, заметить его сложно. Но есть люди, у которых работа такая — специально присматриваться.
Какая-то машина проезжает мимо, затем притормаживает, разворачивается через травяную разделительную полосу. В лучах фар встречного автомобиля, становится видна её окраска — чёрно-белая. Это патрульный автомобиль дорожной полиции. Может, офицер заметил только страусов, а может, и самих ребят; как бы там ни было, особого выбора у наших друзей не остаётся.
— Бежим! — командует Коннор.
— Он нас увидит!
— Только если высветит прожектором. Бежим!
Патрульный останавливается на обочине, и Лев больше не возражает. Он разворачивается, чтобы бежать, но Коннор хватает его за руку:
— Не туда! Сюда!
— К страусам?
— А то куда же ещё!
Луч прожектора подбирается ближе к ним, но упирается в одну из птичек, направляющихся к шоссе. Коннор с Левом бросаются к пролому в ограде. Страусы в панике мельтешат вокруг, полицейский в растерянности, куда направить луч своего прожектора.