Наконец, Кэм поднимает на неё глаза.
— Я сочинил эту пьесу для тебя.
Выражение его лица не поддаётся истолкованию — как и Уна, Кэм переполнен самыми разными эмоциями.
Уна вдруг чувствует не совсем объяснимое возмущение. Какое он имеет право так глубоко вторгаться в её внутреннее пространство со своей музыкой? Да, это егомузыка, потому что на душу Уила Кэм наложил свою собственную. На фундаменте, заложенном его чудовищными создателями, он построил нечто новое, своё.
— Тебе понравилось? — спрашивает он.
Что она может ответить? Эта музыка была не просто для неё, эта музыка была ею! Каким-то невообразимым путём он претворил каждую частичку её существа в гармонию и диссонанс. С таким же успехом он мог бы спросить её, нравится ли она сама себе — впрочем, этот вопрос столь же сложен, как и его музыка.
Вместо ответа Уна сдавленно произносит:
— Обещай мне, что больше никогда не будешь это играть.
Кэм удивлён её просьбой. Поразмыслив, он говорит:
— Обещаю не играть её ни для кого, кроме тебя. — Затем он опускает гитару и встаёт. — Прощай, Уна. Знакомство с тобой было... — он замолкает, подыскивая слово, — необходимо. Возможно, для нас обоих.
Вот она — гравитация Кэма. Уна чувствует, как её тянет к нему — так было с самого его первого появления в мастерской. Больше девушка не в состоянии сопротивляться тяготению. Она подходит к нему. Смотрит на его левую кисть, берёт её в свои ладони и гладит. Потом делает то же самое с его правой кистью. Так и не подняв на него глаз, она переплетает его пальцы со своими.
— А ты не ударишь меня камнем, как раньше? — спрашивает он.
Она закрывает глаза, наслаждается ощущением его рук — как же она их любит... Потом подносит свою правую ладонь к его лицу и гладит по щеке. Знакомый трепет охватывает её, но на этот раз Уна не старается его подавить, ни на миг не переставая ненавидеть себя за это.
Наконец, она поднимает на него взгляд... и потрясённо вздрагивает: на неё смотрят чужие глаза. И когда Уна целует его, она отдаёт себе отчёт, что целует губы чужого человека. Как это может быть, что музыка Кэма в таком идеальном ладу с её душой, а всё его остальное существо — чуждо, никак с ней не связано? Нельзя было ей идти на поводу у своих чувств, но она вдруг обнаруживает, что не в силах отпустить эти руки. И, оказывается, ей так же трудно оторваться от его губ.
— Уходи, — выдыхает она, — и никогда не возвращайся. — А потом отчаянно, страстно шепчет ему в ухо: — Презираю тебя, Камю Компри.
52 • Коннор
Им предстоит путешествовать по ночам, потому что автомобиль, полный молодых людей, всегда вызывает подозрения. К тому же ночью легче скрыть лицо; да и машина у них пурпурного цвета, слишком бросается в глаза. И если Коннор не станет превышать скорость или ещё как-либо привлекать к себе внимание, то дорожная полиция цепляться к ним не будет.
— Ничего другого мы раздобыть не сумели, — объяснила Элина, когда все Таши’ни пришли в магазин Уны попрощаться. Уна вызвалась отвезти «гостей» к ждущему за северными воротами автомобилю — только так можно было сохранить присутствие Кэма в тайне.
Лев с Коннором попрощались сдержанно и несколько неловко — ни тот, ни другой не умеют выражать свои чувства.
— Вы там сделайте всё по уму... — сказал Лев. — И останьтесь целыми.
Коннор еле заметно улыбнулся.
— Патлы подстриги, — сказал он. — Чтоб к нашей следующей встрече того... были нормальные.
Они пересекают границу между Колорадо и Канзасом в полночь. Кэм и Грейс сидят сзади — Коннор не настолько доверяет Кэму, чтобы посадить его рядом с собой или позволить ему ехать на заднем сиденье в одиночестве. С неприятным чувством дежавю Коннор видит указатель поворота на Хартсдейл: это то самое место, где он сбил страуса. Птицу давно убрали, но Коннор всё равно крепко сжимает руль, на случай если ещё какая-нибудь курица-переросток решит покончить с собой на дороге.
— По дому не тоскуешь, Грейс? — спрашивает он, когда они приближаются к городку.
— Дома — вот где тоска! — отрезает девушка. — Езжай давай.
Коннор вдруг осознаёт, что задерживает дыхание, проезжая мимо поворота на Хартсдейл — как будто у городишки есть щупальца, которыми он сейчас опутает их и затянет в себя. Как только поворот остаётся позади, в машине, кажется, даже становится легче дышать. Коннор понимает, что это всего лишь его воображение, но он рад, что они снова на верном пути.
Они едут всю ночь, и часа в три утра Коннора охватывает сонливость.
— Давай я поведу, — предлагает Кэм. — В моём внутреннем сообществе есть несколько превосходных водителей. Уверен, они мне не откажут.
— Спасибо, лучше не надо.
Предоставить Кэму хотя бы капельку контроля над чем бы то ни было? Не дождётся. К тому же, по мнению Коннора, психа, рассуждающего о каком-то «внутреннем сообществе», и близко нельзя подпускать к рулю.
Они съезжают с шоссе в городишке Рассел, штат Канзас, и ищут какое-нибудь неприметное местечко для ночёвки. В большинстве отелей при заселении требуется общаться с людьми, а в их случае это чревато неприятными последствиями; однако, как во многих городках при интерстейтах, в Расселе имеется iMotel — в нём ключ к номеру выдаёт автомат наподобие тех, что продают кока-колу. Всего-то и надо, что удостоверение личности и деньги. Коннор собирается ввести карточку в автомат, но тут Кэм выхватывает её, читает и смеётся. Развеселился. Противно на него смотреть.
— «Биис-Неб Хабиити»?! Вот это имечко так имечко!
— Ага, прямо как «бес, не хамите»! — покатывается Грейс.
Коннор забирает у Кэма карточку и вставляет в щель.
— По мне, это лучшее в мире имя, пока оно делает своё дело, — отрезает он.
Всё проходит без сучка без задоринки. Автомат принимает карточку, Коннор скармливает ему несколько купюр, полученных от Таши’ни — и ключ у них в руках. В номере только две кровати, но поскольку в любой момент времени спать будут только двое, то всё в порядке.
— Давай я подежурю до рассвета, а ты поспишь? — предлагает Грейс. Несмотря на протесты Кэма, утверждающего, что охранник ему не нужен, Грейс садится на стул у двери (таким образом, даже если она и задремлет, Кэму всё равно не ускользнуть незамеченным) и, включив History Channel, с увлечением смотрит старые документальные фильмы о войне.
— А я думал, тебе интереснее Game Show Network, — невинно произносит Коннор. — Ну... ты же так любишь играть во всякие игры...
Грейс меряет его оскорблённым взглядом.
— Эти игровые шоу — для простофиль, рассчитывающих на глупую удачу. Я люблю смотреть документальные фильмы про войну. Стратегия и трагедия — два в одном. Никогда не надоедает.
Через несколько минут Коннор засыпает под приглушённый грохот канонад двадцатого века и просыпается через несколько часов. Сквозь щель между занавесками в комнату проникают яркие солнечные лучи, а по телевизору идут старые мультики, почти такие же брутальные, как и военные репортажи.
— Извини, — говорит Грейс. — Я пробовала сдвинуть шторы поплотнее — не получилось.
Из соседних комнат доносятся звуки активной деятельности: бубнят телевизоры, шумит вода в ванных, хлопают двери — постояльцы разъезжаются. Кэм дрыхнет без задних ног. Коннор сменяет с поста благодарную Грейс, которая тут же валится на его кровать и через минуту уже сопит вовсю.
Когда они ночью заселялись, Коннору некогда было присматриваться к обстановке, но сейчас он замечает, что это стандартный номер в ничем не примечательном мотеле, каких полно вдоль больших дорог в любом конце света. Бежевая непритязательная мебель, на полу тёмное ковровое покрытие, чтобы пятна были не так заметны. Постели, впрочем, удобные — в расчёте на то, чтобы клиенты и в дальнейшем выбирали эту сеть мотелей. Компьютер на письменном столе — это тоже стандарт. Коннор вытаскивает из кармана бумажку с логином и паролем, которые дал ему Кэм, и входит в Сеть. Надо же удостовериться, что они не зря тащат этого типа за собой, что его информация стоит всех хлопот.