И только позже Риса понимает, насколько эффективно бесцеремонное вмешательство Грейс разрулило взрывоопасную ситуацию. Как будто Грейс поступила так вполне намеренно.
61 • Кэм
Это всё меняет.
Тот факт, что Риса здесь, в самом эпицентре событий, заставляет Кэма пересмотреть свои цели и методы их достижения. Он ведь и сам в бегах, так что необходимо сотрудничать с Коннором. Так нужно для выживания; и хотя Кэм сознаёт, что Коннор — его враг, он не может позволить себе иметь больше одного врага одновременно, а в настоящий момент основной противник — «Граждане за прогресс».
Кэм должен признать — с самого момента знакомства с Коннором он восхищается им в той же степени, что и презирает. Коннор выказал ему сочувствие, даже больше — эмпатию, в то время как Уна была безжалостна. В тот день в парном вигваме Коннор, по всей вероятности, спас ему жизнь. На его месте Кэм так бы не поступил. А значит, Коннор достоин пристального изучения.
Сначала план Кэма был таков: узнать своего соперника поближе и использовать в борьбе против «Граждан за прогресс». И как только Роберта и её могущественные сподвижники будут поставлены на колени, Кэм найдёт способ поставить на колени и Коннора. Сначала надо понять, что представляет собой пьедестал, на который Риса возвела Беглеца из Акрона, а тогда будет несложно этот пьедестал разрушить, дискредитировав Коннора в глазах Рисы.
Однако сейчас, когда она здесь, рядом, у Кэма такое впечатление, что он оказался в роли примитивного самца гориллы, колотящего себя в грудь. Неужели всё сводится лишь к этому? К первобытному ритуалу спаривания, которому придали цивилизованный вид? Может и так, но Кэм знает: он — шаг вперёд в эволюции человека. Составное существо. И его внутреннее сообщество сумеет затмить Коннора во всех мыслимых отношениях. Но почему это должно было случиться именно сейчас?!
Соня не поселяет их в подвале вместе с другими беглецами.
— Они порвут этогов клочья, как только увидят, — небрежно тычет она в Кэма большим пальцем на манер голосующего на дороге.
— Говорить о присутствующих в третьем лице невежливо, — холодно замечает Кэм.
— Да что ты? — отзывается Коннор. — А разве когда тебя целая сотня, третье лицо — не комплимент?
Кэму есть что ответить, но, поймав взгляд Рисы, он решает промолчать. Пусть девушка видит, как он умеет владеть собой.
Соня пристально смотрит на Коннора.
— Тебе в этом подвале тоже не поздоровится — как бы не затошнило от всех этих обожающих глаз. Ты ещё не насытился до отвала всеобщим преклонением, герой ты наш?
— Я — нет, — вставляет Грейс, которая, должно быть, чувствует себя смертной среди божеств.
— Считай тогда, что тебе повезло, — отрезает Соня. — В наше время чем меньше тебя замечают, тем больше у тебя шансов дожить до лучших времён.
— Верно подмечено! — одобряет Кэм, но Соня бросает на него угрюмый взгляд.
— А твоего мнения вообще никто не спрашивал.
Она ведёт всех в проулок на задах дома, где их ждёт старый «шевроле-субурбан», которому не помешала бы основательная мойка, и приказывает забраться внутрь. Хотя Кэм прилагает все усилия, чтобы усесться рядом с Рисой, Грейс оттесняет его в сторонку — мол, «дамы первые» — и занимает место около неё. Риса смотрит Кэму в глаза и улыбается, поджав губы, как бы говоря: «Удачи в следующий раз». Он не знает, как это истолковать — рада ли она вмешательству Грейс или наоборот, недовольна. Он скашивает глаза на Коннора, которому, кажется, безразлично, где сидеть. Кажется. В отношении Коннора это ключевое слово. Он невероятно хорошо умеет скрывать, что происходит в загадочном пространстве между его ушами.
Оказавшись последним, Кэм пытается занять место рядом с водителем, но Соня прогоняет его:
— Полезай назад, там стёкла тонированные, меньше шансов, что тебя увидят. К тому же, твоё «мультикультурное» лицо — чертовски сильный отвлекающий фактор для старухи, собирающейся вести тяжёлый автомобиль.
Так что переднее пассажирское место остаётся пустым, а Кэму приходится устроиться сзади рядом с Коннором.
— Куда мы едем? — интересуется Коннор.
Риса оборачивается к нему и улыбается:
— Увидишь.
Кэм не может решить — такая ли это улыбка, какую она раньше послала ему, или в ней больше тепла. Это просто невыносимо — не знать! От досады у него все швы начинают чесаться. Он понимает, что это лишь игра его воображения, но зуд в швах от этого не становится менее реальным. Все эти недомолвки, неопределённые, непонятные отношения между Рисой и Коннором сводят его с ума.
Соня ведёт машину по-стариковски осторожно, и всё же ей каким-то образом удаётся пересчитать все ухабы и ямы на дороге, отчего у неё вырываются словечки, способные вогнать в краску портового грузчика. Проходит пять минут, и она сворачивает на подъездную дорожку скромного двухэтажного коттеджа.
— Вы предупредили её? — спрашивает Риса, когда они останавливаются.
Соня решительно дёргает рычаг ручного тормоза.
— Я никого никогда не предупреждаю, — бросает она. — Я действую, и всё тут.
Интересно, думает Кэм, Роберта тоже станет такой, если доживёт до столь же преклонных лет? От этой мысли его внезапно пробирает дрожь.
Они вылезают из фургона, и Соня быстро ведёт всех в боковую улочку, где уже заливается лаем ши-тцу. Грозный пёс, по-видимому, не собирается заткнуться в обозримом будущем.
— Мы живём в мире задних дверей, — говорит Соня, — так что живей двигайте поршнями, пока соседи не заинтересовались.
Она открывает калитку, не обращая внимания на собачку, которая в тщетной попытке защитить свою территорию старается цапнуть за пятки всех одновременно.
— Когда-нибудь, — грозит Соня, ведя их через задний двор, — я так дам под зад этой глупой шавке, что она у меня в Канзас-сити улетит.
Увидев на лице Грейс обеспокоенное выражение, Риса спешит заверить её, что Соня шутит.
Двор окружён высоким деревянным забором, так что задняя дверь гораздо лучше скрыта от посторонних глаз, чем парадный вход. Соня громко стучит. Потом, не дожидаясь, пока откроют, нетерпеливо стучит снова. Наконец, дверь отворяет женщина, по виду лет сорока трёх — сорока пяти; на руках у неё девочка лет двух, одетая в платье с Мышкой Минни. Всё понятно, думает Кэм, аист постарался. Похоже, в наши дни у всех людей среднего возраста на пороге рано или поздно обнаруживаются младенцы.
— О Господи! — встревоженно восклицает женщина. — Что на этот раз?!
И тут Коннор ахает.
— Диди? — спрашивает он, глядя на ребёнка.
Девочка смотрит на него без малейшего намёка на узнавание, зато на лице держащей её женщины при виде Коннора вспыхивают одновременно и удовольствие, и растерянность.
— Я сменила ей имя на Дирдри, — сообщает она.
— А я по-прежнему зову её Диди, — говорит Риса. — Помнишь Ханну, Коннор?
По-видимому, Риса понимает, что он забыл имя женщины, и желает уберечь его от неловкости.
Когда Ханна взглядывает на Кэма, лицо её белеет. Кэм не может удержаться:
— Сласти или напасти! — выпаливает он, хотя до Хэллоуина ещё несколько месяцев.
Ханна опускает Дирдри на пол и велит ей идти играть в гостиную. Девочка с радостью убегает; ши-тцу, не переставая тявкать, семенит за ней и становится на страже у порожка, отделяющего кухню от столовой.
— Вечно ты поднесёшь какой-нибудь сюрприз, Соня, — произносит Ханна, не сводя глаз с Кэма. Затем приглашает всех в дом, чтобы не вызвать любопытства соседей. Кэм находит, что в помещении жарковато, но, может, это по контрасту с прохладной, облачной погодой снаружи.
— Днём я помогаю Соне, — объясняет Риса, — а ночую у Ханны — вот уже несколько недель.
Теперь, когда они скрыты от посторонних глаз, она знакомит Ханну с остальными гостями, приберегая Кэма под конец. Его она смущённо представляет как «единственного и неповторимого Камю Компри».
— Вы из ДПР? — спрашивает Кэм, пожимая Ханне руку.
Она смотрит на него с той же подозрительностью, что и все люди. В смысле, те, кого не околдовывает его звёздный статус.