«Нет, нет!» — сказал он себе и помотал головой, отгоняя сомнения. Однако мотание головой плохо помогло. Срочно требовалось как-то дополнительно утвердиться в правоте своего неприятия частновладельческого автомобилизма.
В пятницу после работы прораб Володя Соколов доехал на метро до Кропоткинской и пошел по левой стороне, заходя во все переулки: Всеволожский, Лопухинский, Мансуровский…
В тихом, дремотном Мансуровском Соколов увидел справа за чугунной решеткой забора запущенный тенистый садик, а в нем темный одноэтажный дом, каким вроде бы уж и нечего делать в центре гигантского города. Не сюда ли они приехали с вокзала пятнадцать лет назад? Домик как будто тот, но окна без резных наличников. Соколов нажал белую пуговку звонка.
Дверь отворил человек в джинсовой курточке по поясницу и в затасканных брючишках того же материала. Человек жевал и, сузив глаза, чуждо, выжидательно глядел на Соколова. Некогда острый клин его матадорского лица чуть затупился, оплыл, узкие бачки стали серенькими, но все-таки это был Олег Матвеевич, и никто другой.
— Олег Матвеевич? — полувопросил, полуподтвердил Соколов.
— Угу, — сказал Олег Матвеевич, что-то проглатывая и освобождая рот для разговора. Губы и примыкающий к правому уголку губ кусок щеки лоснились.
— Не узнаете? — спросил Соколов.
Будто ставенки распахнулись на зрачках историка, а за ними открылись теплые, дружеские глаза.
— Десятый бэ, Коршунов, — сказал историк.
— Почти правильно. Соколов.
— Заходи, заходи, я же помню — пернатая фамилия…
Володя прошел в дом. На антикварном столике с гнутыми ножками стояла на газете сковорода с блинами, тарелка, масленка.
— Не желаешь ознакомиться с моими кулинарными экспериментами? — спросил историк, садясь за прерванный ужин. — Жена уехала отдыхать…
— И все блины комом?
— Только первый. Но я его съел, принял удар на себя.
— Спасибо, я сыт, — наврал Соколов.
Он сел и огляделся. У окна стоял письменный стол, на котором лежали пузатая папка с тесемками и кассетный магнитофон.
— Записываем песни дождей и черемух? — спросил, кивая в сторону магнитофона.
— Какая там черемуха… — Олег Матвеевич сокрушенно махнул вилкой, прежде чем вонзить ее в очередной блин. — Не жизнь, а крысиные гонки в беличьем колесе. Дохнуть некогда, долгов — выше головы. Вон халтуры набрал — на весь уикэнд…
— Вы все в школе по-прежнему?
— Давно ушел, — сказал историк, крепко утирая губы и щеку носовым платком. — Ну уж, чаю мы с тобой попьем, тут ты не отвертишься.
— Чаю можно, — согласился Соколов.
Олег Матвеевич сходил на кухню, принес две чашки чаю.
— Понимаешь, сеять в школе разумное, вечное, конечно, почетно и необходимо. Но это немножко монотонное занятие для самого сеятеля. Каждый год одно и то же. Я перешел в издательство. Редактирую, составляю сборники, сам пишу… Это и разнообразнее и материально интереснее и вообще… Но мне очень приятно, что в памяти, наверное, двухсот таких пацанов, как ты, я остался учителем и, надеюсь, неплохим дядькой.
— Да, мне вы запомнились крепко. И домик ваш я нашел без адреса, по памяти. Только окна меня ввели в сомнение — вроде у вас были резные наличники — какие-то коровы, балалайки, груши? Верно?
— Ну как же, конечно, были. Пришлось продать, понимаешь, — явились из музея народного творчества, пристали, как с ножом к горлу — отдай да отдай в музей. А мне как раз деньги были весьма нужны… Ну, а как у тебя жизнь сложилась, Соколов?
— Я инженер, строитель. Работаю прорабом на стройке.
— Ух ты! И что же ты строишь, если это не государственная тайна?
— Сейчас сооружаю обыкновенный жилой дом — двенадцатиэтажный, блочный.
— Слушай-ка, слушай! — воскликнул Олег Матвеевич, словно его осенило.
Володя замер, будто сверху, с крюка подъемного крана сорвался стеновой монолитный блок и летит прямо на него, а у него уже нет времени сообразить, куда отскочить, куда отбежать, и вот он стоит, прикрыв руками темя, в последней слабой надежде, что жуткий груз просвистит мимо.
— У тебя там, вероятно… — начал Олег Матвеевич (падающий блок уже застил полнеба), — есть бракованные… («Нет, нет, он не об этом, он мимо!») железобетонные плиты? — докончил вопрос бывший учитель. И пояснил тут же: — Я, понимаешь, вынужден строить гараж — «Жигуль» у меня гниет на открытой стоянке.
(Грохот, ухнула, дрогнула земля. Скорую! Скорую!..)
— У нас нет списанных, Олег Матвеевич, не бывает. Ну, до свидания, я пошел. Извините, что так вломился…