— На работу?
— Я не могу больше слушать по телефону ее причитания.
— Но ты все время говорил ей, что еще очень слаб, чтобы тебя навещали, — сказал Люк. — Вчера ты был очень слаб, а сегодня пошел на работу. Что же она подумает?
— Меня нисколько не волнует, что она подумает, — сказал Коди.
После несчастного случая бабушка ежедневно звонила по телефону из Балтимора, и по тому, как Коди с ней разговаривал, было ясно, что он не так уж любит ее. Люку, хотя он мало знал ее, бабушка очень нравилась, но отец сказал, что внешность обманчива.
— На людях она совсем другая, — сказал он Люку. — Ты не знаешь ее. Не знаешь, каково было жить с такой матерью.
А Люку казалось, что он знает (ведь он уже слышал обо всем этом миллион раз!). Но отец оседлал любимого конька — теперь его не остановишь.
— Вот я приведу тебе пример, — сказал он. — Ты только послушай. Так оно и было. — Такими словами он всегда начинал свои воспоминания о детстве. «Так оно и было», — говорил он, будто рассказывал о чем-то немыслимом, невероятном, но все, что обычно шло за этими словами, никогда не казалось Люку очень уж страшным. — Клянусь. У твоей бабушки была подруга Эммалин, с которой она тысячу лет не виделась. Единственная бабушкина подруга. Эта самая Эммалин жила в… забыл, где именно, но где-то далеко. Так вот, однажды я накопил денег к рождеству, чтобы купить маме билет на автобус в тот город, где жила Эммалин. Я работал как лошадь, залез в долги и даже украл часть денег. И вот утром на рождество я преподнес матери билет на автобус. Мне тогда было семнадцать лет, и я вполне мог остаться с младшими. И я сказал: «Завтра ты поедешь к Эммалин, погостишь там недельку, а я до твоего возвращения присмотрю за домом». И знаешь, что она ответила? Ты даже не поверишь. «Но, Коди, милый, — сказала она, — послезавтра у Эзры день рождения».
Он посмотрел на Люка. Тот ждал продолжения.
— Понимаешь, — сказал Коди, — двадцать седьмого декабря — день рождения Эзры.
— Ну и что? — сказал Люк.
— А то, что она не в силах была расстаться со своим драгоценным сыночком в день его рождения. Далее ради встречи с самой старой, самой любимой, единственной подругой, когда другой сын подарил ей билет для поездки.
— Я бы тоже не хотел, чтобы моя мама уезжала на мой день рождения, — сказал Люк.
— Нет, нет, ты не понял главного. Она просто не могла расстаться со своим любимчиком Эзрой. Меня или сестру она бы оставила не задумываясь.
— Откуда ты знаешь? — спросил Люк. — Ты когда-нибудь пробовал дарить ей билет в свой день рождения? Я уверен, она сказала бы то же самое.
— Мой день рождения — в феврале, — сказал Коди. — Никаких праздников, чтобы делать подарки в феврале, нет. Сам не знаю, зачем я веду с тобой эти разговоры? Ты единственный ребенок в семье. Вот в чем твоя беда. Ты понятия не имеешь о том, что я пытаюсь тебе объяснить. — Коди перевернул подушку и со вздохом откинулся на нее.
Люк вышел во двор и стал кидать бейсбольный мяч в стенку гаража. Мяч с глухим стуком ударялся о стенку и, сверкнув на солнце, отлетал от нее. Раньше с ним играла мать — учила его отбивать мяч битой и подавать сверху. Она была хорошей спортсменкой. Порой в ней проглядывала та худенькая, быстрая девчонка-сорванец, какой она, видимо, была когда-то. Но игру с матерью он всегда воспринимал лишь как зубрежку перед экзаменом, как подготовку к настоящей игре — с отцом. В конце недели, приезжая домой, Коди подавал сыну мяч и, если тот битой запускал его через забор, говорил: «Недурно, совсем недурно». В такие минуты у Люка и походка делалась более уверенной, и плечи распрямлялись. Ему казалось, он становится похожим на отца. После такой разминки он неторопливо, с независимым видом направлялся в дом и, проходя во дворе мимо машины Коди, спрашивал: «Ну как, она еще не жрет бензин впустую?» Открыв холодильник, он пил прямо из кувшина чай со льдом, хотя мать терпеть этого не могла. Пришла пора оторваться от матери. Все эти годы он ходил за Рут по пятам, целиком подчиняясь ей, тащил за собой игрушечный веник, если у матери в руках был настоящий, или, облокотившись о ее туалетный столик, восторженно наблюдал, как мать пудрит свой веснушчатый нос. Монотонность женской жизни. Его это больше не интересует. Ему осточертели все эти мелочи: отмерять мыльные хлопья для стиральной машины, ожидать слесаря… Давно пора занять место рядом с отцом. Но отец лежал на спине в спальне и безостановочно ругался:
— Что с этим проклятым телевизором? Зачем было покупать «Сони», если его некому чинить?
— Сегодня же я найду мастера, — непривычно мягко сказала Рут.