— Но она, наверное, не представит мне такого случая, — грустно сказал Мартти.
Хлопнула наружная дверь.
— Это отец пошел в баню, погреться напоследок, — предупредила Сиско.
— А отец твой теперь точно решит, что я просто олух.
— Почему?
— Он попросил меня закрыть заслонку, а я позабыл.
— Подумаешь, любой может забыть. Я сама сколько раз забывала. И потом, печь такая огромная, не скоро остывает. Было уже далеко за полночь, когда дверь снова хлопнула.
— Мне пора. Это отец вернулся, — сказала Сиско.
— Где ты будешь спать? — спросил Мартти.
— В одной комнате с Пиркко.
Мартти подождал, пока Сиско спустилась вниз, разделся и лег. Он забыл погасить свет, пришлось снова подняться. Поглядел в окно: вон стоят сосны, за ними в темноте белеет земля, а вдали, высоко-высоко — опушка леса. Словно в воздухе повисла. Это оттого, что земля такая же, как небо, — светлая. Не слышно хода стенных часов. В ушах будто шумит ровный сильный ветер, и ничего тут не поделаешь. Его не уймешь, когда-нибудь сам прекратится. Закашлял хозяин, три раза кряду. «Как бы не простудился, — с тревогой подумал Мартти. — Еще схватит воспаление легких».
Комнатка на чердаке была жарко натоплена. Он снова встал, чиркнул спичкой и попытался разглядеть, закрыта ли печная заслонка, для верности пощупал рукой, — кажется, все было в порядке.
Где-то внизу спала сейчас прекрасная темноволосая женщина.
Кончина матери
К вечеру грянул гром и задрожала земля. Но мама не обратила на это никакого внимания, хотя раньше она пугалась, выходила к нам из своей комнаты и рассказывала всякие деревенские небылицы о грозе. Теперь ее и слышно не было.
Тучи заполонили небо, и гром грохотал, точно скорый поезд. В небесах, видно, шла война. Испокон веков у человечества сложилось впечатление о войне, как о чем-то трескучем и оглушительном, подумал Юсси. Оттого, быть может, оно и не пыталось сделать ее бесшумной. Юсси не стал высказывать эту мысль Олави. Таковы уж крестьяне, они обычно рассуждают не вслух, а про себя. Их пугает все необычное, далекое и непонятное. Например, город. Они боятся таинств природы, но хорошо представляют себе, что происходит в их собственном небольшом мирке. По их мнению, спорынья, которая заводится во ржи, — это вовсе не спорынья, а маленький черный чертик.
В четыре утра небо прояснилось. Неяркая луна, похожая на крышку от консервной банки, едва виднелась на бледном предрассветном небе. Впрочем, нужно было оглядеть чуть не полнеба, прежде чем ее отыщешь.
С крыш капало, а под ногами, если идти по траве, хлюпала вода, она плохо просачивалась сквозь глинистую почву. Деревянный серый сарай в утренних сумерках казался почти черным. У соседей слышались шум и возня строители, закончившие работу, расселись по машинам и отправились в сторону Лахти. Новые амбар и сушилка были сделаны из жести, которая отливала серебром, будто вода. За рекой в Нокела серебрились в точности такие же постройки.
— Дождь вымыл твою машину, — сказал Олави.
Машина Юсси стояла посреди двора. За нею громоздились старые сараи, один из которых Олави разобрал на гараж. Олави ездил в село за покупками, купил для матери коричневую сумку из искусственной кожи и кое-какое бельишко. Ему, верно, пришлось снять деньги со счета в банке. Олави вернулся из села в тот момент, когда закрутил ураган, поднимая столбы пыли, и обрушился дождь. Впопыхах он и не заметил, как въехал на крышу погреба. Теперь Олави задним ходом выводил машину во двор.
— Отец боялся, что однажды крыша рухнет под тяжестью лошади, когда сено завозят, а ты по ней на машине разъезжаешь, — заметил Юсси.
— Так не рухнула ведь.
Ирма одевала мать в комнате стариков. Дед сидел в кресле-качалке с трубкой в зубах и безучастно наблюдал эту сцену. В другой комнате — Олави и Ирмы — галдели дети, их загнали в дом перед грозой. Они пытались соорудить поезд и перетаскивали все стулья в одно место.
— Если бы дети хоть иногда вели себя тихо, — вздохнула Ирма.
Мать сильно похудела. Пиркко и Сиско спорили, что если бы они ходили мыться в сауну вместе с матерью, то это резкое похудание стало бы заметно намного раньше, а так оно обнаружилось лишь год назад. Сестры полагали, что она отощала потому, что редко ездила в село за продуктами и плохо питалась. С тех пор как два года назад старики вышли на пенсию, жизнь в доме резко изменилась. Они отделили свое хозяйство от сыновнего и перетащили весь нехитрый скарб в одну комнату, из которой когда-то, в дни их молодости, и состояла вся изба.