— Огромные, однако, прихожие в этих старых домах, — наконец опомнился я.
Она отобрала у меня бутылку и благодарно улыбнулась.
— Не сомневайтесь, бутылка та же, — попытался сострить я.
— Дома вроде никого нет. Проходите в гостиную и располагайтесь. А мне еще надо почистить зубы.
Я не успел оглянуться, как она снова исчезла. Ну что ж, устроюсь в гостиной, для того она и существует в конце концов. И все же сначала я весь обратился в слух: наверное, не упустил бы и дыхания мышонка. Потом стал с жадным любопытством разглядывать вешалку. Мужских вещей, к счастью, не было, ни пальто, ни даже шляпы. Висела дамская шубка. По-видимому, баснословно дорогая. Не на каждой встретишь такую, по крайней мере я до сих пор не встречал. Вдруг вспомнилось, что в кошельке у меня всего пятнадцать марок, и мне захотелось уйти немедленно, даже не попрощавшись. Но я взял себя в руки, подробнее ознакомившись с обстановкой. Похоже, что тут живут интеллигентные люди. Большая книжная полка, на ней радио, ваза, книги: Всемирная история, история финнов, остальное — романы. У стены выстроились старинные крестьянские стулья. Чинно, рядышком, как на посиделках в деревне. Вся прелесть в том, что среди них не бывает одинаковых. Что и говорить, плотники в старину были искусные, но не настолько, чтобы смастерить хотя бы два одинаковых стула. Правда, эксперты уверяют, что старые мастера просто не хотели делать одно и то же. Хотят-то, по-моему, все, но не у каждого получается.
Посреди комнаты расположились три кресла с высокими спинками, как бурые медведи, присевшие на задние лапы. Передние застыли в воздухе. Картина, висевшая на стене, изображала Выборгскую крепость. Это была, видимо, фотография.
— Вы что, родом из Карелии? — крикнул я в пустоту дома.
— Я сейчас приду, — чисто и звонко прозвучал ее голос, а мне показалось: в белом лесу скачет белая лошадь, звеня бубенцами. Еще мгновенье — и незнакомка появится в чем-то светлом и легком. Но она вошла в пальто и вязаной шапочке. Тут только я заметил, что на шапочке забавно болтается помпон. Женщина решительно направилась к выходу и с шумом распахнула дверь настежь. Затем она выключила свет в прихожей и зажгла его на лестнице. Пока мы спускались, я почему-то не мог выдавить из себя ни слова. Наконец мы выбрались на улицу, над которой, словно в воздухе, повисли яркие лампочки.
— Давайте пойдем пить кофе. Здесь есть поблизости бар?
— Спасибо, я почистила зубы, мне в шесть надо быть у зубного.
— Но сейчас только пять.
— А мне нужно еще дочитать рассказ, я его в прошлый раз начала. У врача в приемной такие древние журналы, которых больше нигде не встретишь.
— Завтра вечером хороший спектакль в Национальном театре, хотите пойти?
— А у меня послезавтра экзамен по геометрии. Я был потрясен.
— Вы что, еще учитесь в школе?
— Конечно.
— В вечерней?
— Не-е, в самой обычной.
— Геометрия — очень трудный предмет, — еле выдавил я.
— Знаю, я обязательно пару получу.
— У вас, наверное, гуманитарный уклон?
— Никаких уклонов у нас пока нет.
— В каком же вы классе?
— В третьем {Соответствует седьмому году обучения в наших школах.}.
— Что же это? Выходит, вы в каждом классе оставались, — предположил я.
— Ничего подобного! — обиделась она. — Но вот на этот раз я точно останусь.
— Почему?
— Математик меня ненавидит.
— За что, если не секрет?
— А я ему глазки строю, когда он мне мозги сушит. Возле трамвайной остановки мы расстались.
— До свидания, — мрачно сказал я.
— Хей! — она весело помахала рукой.
Я кое-как влез в вагон. Водитель и кондуктор стояли на тротуаре и курили. Потом они погасили окурки, с такой яростью втаптывая их в землю, как будто давили змей.
Серебряное крыло
Сосед по комнате был светловолосый парень из Оулу, еще и на втором году обучения говоривший «Знаешь?» вместо «Знаешь ли». На рождество сосед отправился домой. Он остался. Он южанин. Он никогда не спрашивает: «Знаешь ли?» — а всегда готов поговорить — о том, что знает, и о том, чего не знает.
В сочельник около полудня он сидел в комнате за письменный столом и курил. Стол стоял у окна. Койки стояли у боковых стен. Койка товарища была продавлена, он, как старый постоялец, выбрал себе койку пожестче. Покрывала на обеих были одинаковые, желто-коричневые, цвета осенних листьев. В солнечные дни — желтые, в хмурые или осенью — коричневые. Он подошел к кровати товарища и разгладил складки на покрывале — иначе все так и осталось бы на целых три недели. Потом стал смотреть в провал двора, где еле-еле можно был разглядеть уголок асфальтовой площадки. Из окна видны был десять кухонь: бутылки молока между стеклами, пачки масла на каждом балконе — елка. Хозяйская елка стояла в прихожей. Ее запах был слышен в комнате и напоминал о необъятном еловом лесе, который начинается у городской окраины и простирается до Тихого океана. Хозяйка пошла в молочную, взяв с собой обоих ребятишек — мальчик будет у нее на руках, девочка понесет покупки. Он дал знать Эйле по телефону. Эйла обещала прийти. В ящике стола лежал сверток с подарком — серебряная брошь, он отдал за нее четыре тысячи марок. Он была похожа на птичье крыло, с зеленым камнем в середине.