– Неясно. Объясни.
Лухан нахмурился.
– Почему ты говоришь на языке гринго?
– Я запрограммирована на английский язык.
– Более чем странно! Скажи мне, однако, Коатлик, почему ты ушла из музея?
– Чтобы поразить своих врагов.
– И теперь они обращены в пыль?
– Это меня чуть не превратили в пыль! Даже сейчас мои системы не восстановлены полностью. Мне даже пришлось внести поправки в свой план.
Теперь речь богини звучала отчетливее. Складывалось впечатление, что в процессе разговора с Родриго она постепенно восстановила забытую функцию.
– Я весь внимание, – произнес Лухан.
– Для того чтобы выжить, нет необходимости уничтожать автоматы из плоти и крови. Я изготовлена из металла и прочих неорганических материалов. И умереть не могу – разве только меня полностью разрушат Автоматы же из плоти умирают, когда их органы выходят из строя. Я в состоянии пережить их, поскольку они запрограммированы на уничтожение и забвение.
– О каких автоматах из плоти ты все время говоришь?
– О людях, естественно!
– И о женщинах тоже?
– Все биосистемы – машины. Самоходные конструкции из мяса, костей и прочих органических деталей. Я же – машина, которая рассчитана на более продолжительный период действия. Когда биороботы умрут, я выйду из этой тюрьмы на свободу.
– Какая же тут тюрьма?! Здесь твой дом, твой храм, твое убежище. Под музеем находятся развалины древнего Теночтитлана. Столицы благородных ацтеков. Разве ты не помнишь?
– Я буду стоять здесь, пока не будут созданы оптимальные условия для моего функционирования. Тогда я начну действовать. Но до тех пор ты должен меня защищать.
– Хорошо. Я сделаю все, что ты захочешь. Только прикажи. Все, что тебе потребуется, я положу к твоим ногам.
– Мне ничего не надо, машина из мяса. Я – существо самодостаточное и самовосстанавливающееся. У меня нет желаний. В данной конкретной форме я в состоянии просуществовать сколько угодно.
– Обещаю, что буду следить за твоей безопасностью до конца своих дней, а когда я умру, за дело возьмутся мои сыновья, а после их смерти – сыновья моих сыновей – и так до скончания веков. Или до того дня, когда мексиканцы – истинные мексиканцы – снова станут хозяевами своей судьбы.
– Тогда будем считать, что договор заключен.
Так оно все и было. Потом Коатлик разговаривала крайне редко – только справлялась, что происходит в мире за пределами музея. И радовалась каждой трагедии. Эпидемии и катастрофы с жертвами доставляли ей несказанное удовольствие. Весьма и весьма по-ацтекски!
Что же касается Лухана, то он тщательно следил, чтобы статую не повредили и не сдвигали с места. И каждый вечер он молил ее, чтобы она уберегла город от землетрясения.
Иногда он воскуривал рядом с ней благовония или укладывал к ее ногам мертвых певчих птичек, которых предварительно убивал, а потом скальпелем извлекал все еще бьющиеся крохотные сердца. Сердечки эти складывались в специальный базальтовый жертвенник, который он по такому случаю доставал из хранилища.
Такого рода жертвоприношения не поощрялись Коатлик, но и неудовольствия не вызывали, поэтому Лухан по-прежнему регулярно приносил свою дань.
Когда же стали ощущаться первые толчки землетрясения 1996 года, названного впоследствии великим, Родриго Лухан с выпученными от ужаса глазами выскочил из своего офиса. Его тревожила только одна-единственная мысль.
– Коатлик! – выдохнул он и бросился к статуе.
Она стояла, как всегда, неколебимо, хотя вокруг уже содрогались стены, лопались тонкостенные стеклянные сосуды и покрывались трещинами изделия из глины и фаянса.
Через минуту стены заскрипели, словно мачты старого парусника, пол под ногами треснул, и на его полированной мраморной поверхности появилась зияющая щель.
– Коатлик! Коатлик! Ответь мне, что происходит?
Коатлик продолжала стоять, как утес, среди невообразимой сумятицы и стонов, из которых лишь некоторые принадлежали живым.
Лухан, признаться, не обратил ни малейшего внимания на то, что гибнут сокровища музея, собираемые десятилетиями.
Он беспокоился только о каменной богине.
– Коатлик! Коатлик! Поговори со мной! – возопил он на испанском языке.
Но Коатлик заговорила только тогда, когда под ней содрогнулся постамент.
– Что происходит, машина из мяса? – спросила она на неразборчивом английском:
– Это землетрясение, Коатлик. Земля трясется!
– Значит, для меня здесь небезопасно!
– Нет, нет, ты в безопасности.
При этом, однако, развалилась стена, что в значительной степени подорвало веру богини в правоту Лухана.
– Выжить, – глухо проговорила она. – Мне необходимо выжить. Дай мне указания, которые могли бы в максимальной степени обеспечить мою безопасность.
– Быстро! Нам надо срочно выбираться из здания, пока мы не погибли под его обломками. Пойдем со мной.
С ужасающим скрипом, который, впрочем, музыкой отозвался в ушах Лухана, ноги Коатлик отделились от массивного постамента, и она, словно каменный слон, сделала первый шаг колонноподобной ножищей.
Пол захрустел. Богиня остановилась, будто ждала, когда находившийся у нее внутри гироскоп восстановит равновесие, потом медленно подняла вторую ногу и установила ее рядом с первой.
Родриго Лухан затрясся, словно в лихорадке.
– Да, да, ты можешь ходить! Ты должна ходить! Поспешим же. Следуй за мной!
Коатлик сделала еще шаг. Потом еще. Теперь она стала двигаться шустрее. Кренясь из стороны в сторону, словно грузовик на поворотах, она преодолевала фут за футом, следуя за крохотной фигуркой Родриго Лухана.
– Поторапливайся, поторапливайся! Потолок вот-вот рухнет.
Словно в подтверждение этих слов на них посыпалась штукатурка. Потом еще. И все-таки страх не мог скрыть от Лухана подлинную красоту момента. Его богиня шла! Прямо у него на глазах совершалось чудо – каменная статуя целенаправленно ковыляла к выходу, чтобы укрыться от стихийного бедствия.
Во дворе тоже творилось бог знает что. Огромный бетонный фонтан, декорированный в виде гриба, валялся на боку и брызгался водяными струями. Богиня продолжала движение, сокрушая бетон и асфальт под ногами.
Огромные стеклянные двери, что вели на простор, разлетелись, будто от снаряда. Своим массивным корпусом статуя снесла стальные рамы и вырвалась на свободу.
– Так, так. Все идет хорошо. Только поосторожнее, Коатлик. Ты великолепна! Магнифико!
Оказавшись на поросшей травой лужайке, статуя остановилась. Голова ее в окружении двух целующихся змей развернулась, как орудийная башня. Змеи пришли в движение, открыли глаза и стали обозревать окрестности: одна – на севере, другая – на юге.
Судя по всему, змеи отлично видели, что творится вокруг. Лухан проследил взглядом за змеиными головами, и вся его душа переполнилась ужасом и ощущением грандиозности происходящего.
Было куда страшнее, чем в 1985-м. Толчок следовал за толчком почти без перерыва, и весь город постепенно превращался в руины. Проснулся Попокатепетль, и на гибнущий Мехико изверглись горы золы и пепла. Яркий солнечный день превратился в ночь.
– Ты только взгляни, Коатлик! Твой брат Попокатепетль ожил! Оживает и старый Мехико. А все новое рушится и валится в холодную, безжалостную землю. Старое возрождается! Ничто не погибло, а дождалось своего часа!
Гул от начавшегося извержения с каждой секундой нарастал, земля под ногами тряслась, и даже лужайка, на которой они стояли, казалось, вот-вот куда-то отплывет, словно кит.
Уперевшись в землю массивными каменными ногами и размахивая ожившими базальтовыми змеями, богиня безостановочно повторяла монотонным и не слишком приятным голосом:
– Выжить! Я должна выжить! Выжить, выжить, выжить...
Глава 4
Римо по-прежнему пребывал в благоприятном расположении духа, когда несколькими часами позже добрался до собственного дома. Даже созерцание каменной громады, которую он именовал своим жилищем, не испортило ему настроения.