Парни, которые посылают дронов в мой дом, парни, которых я пыталась защитить, прячась и притворяясь, что сошла с ума, хотя ясно, что это они сумасшедшие.
Сумасшедшие парни, которые стоят передо мной в своих плащах, и как я предполагаю, под которыми абсолютно ничего нет, в то время как один из телохранителей кричит им, чтобы они отошли от меня.
Безумцы, расплываясь в самых широких улыбках, которые я когда-либо видела, стоят там, так что я не могу вспомнить, почему, чёрт возьми, я вообще думала, чтобы держать всё в секрете было хорошей идеей в первую очередь.
— Нам чертовски много нужно тебе сказать, сладкая, — начинает Эйден.
Тут вмешивается один из телохранителей:
— Отойди подальше от Первой Дочери.
Но я всё же подняла руку.
— Всё нормально. Я их знаю. Они мои… — я замолкаю, понимая, что сейчас скажу «бойфренды», но это не совсем точно, потому что они таковыми не являются, не так ли?
— Скажи это, Грейс, — приказывает Ной с напряжённым выражением лица. — Скажи то, что ты собиралась сказать.
Я закрываю рот, а потом открываю его, а потом снова закрываю, и снова открываю. Как рыба.
— Я как раз собиралась спросить, не собираетесь ли вы меня просветить.
— Ну, теперь всё зависит от тебя, — говорит Эйден. — Ты собираешься признать, что была неправа?
— Признать, что я была неправа?! — спрашиваю я. — Я только что целый месяц притворялась, что у меня нервный срыв, чтобы мои невропатические родители не выдали вас двоих за тех парней, которые трахали меня на благотворительном вечере!
Мой голос звучит слишком громко. Слишком громко, чёрт возьми. И я кричу прямо посреди улицы.
Один из телохранителей прочищает горло у меня за спиной, и я понимаю, что они прямо за мной.
— Хм. — Я сама прочищаю горло. — Можно вас на минутку, пожалуйста?
— Верно, ты это сделала, — отвечает Ной. – Разве мы тебя об этом просили?
— Думала, вы будете благодарны, что я не разрушила вашу карьеру, — говорю я, ощетинившись на этот вопрос.
Эйден подходит ближе, смотрит на меня сверху вниз, его лицо смягчается. Он стоит так близко, а я соскучилась по нему — по ним — так сильно, что закрываю глаза и вдыхаю его запах. И я клянусь, что последний месяц я, должно быть, жила в чёрно-белом цвете, потому что, когда я открываю глаза, мне кажется, что всё вокруг стало цветным. Я чувствую себя живой, более живой, чем за последний месяц. Я наркоманка, которая нуждается в этой дозе, и я едва могу дышать, когда Ной подходит ближе, беря мою руку в свою.
— Ты никогда не думала, что могла бы посоветоваться с нами, прежде чем так поступать, сладкая? — спрашивает Эйден.
— Я не хотела, чтобы вам пришлось делать этот выбор, — говорю я напряжённым голосом. — Если бы дело дошло до выбора между мной и футболом, я бы не хотела, чтобы вам пришлось выбирать.
— Ты должна была дать нам всю доступную информацию и позволить принять решение, — отвечает Ной в точности то, что я сказала ему раньше, когда он не рассказал мне о потенциальных контрактах за пределами Колорадо.
— Мы посереди дороги, — шепчу я.
— Совершенно верно. Мы стоим посреди этой гребной дороги, и никому из нас нет дела, — произносит Ной.
— Что ты такое говоришь? — спрашиваю я.
— В тот вечер, когда мы пришли на сбор средств, перед тем как… заняться другими делами, я собирался рассказать тебе, что мы пришли туда не только для того, чтобы извиниться. Я подписал контракт с «Колорадо», — говорит Ной. — Я никуда не уеду. И в моём проклятом контракте нет пункта о морали. Пока я не граблю банки и не ворую сумочки у старушек, никто меня не уволит.
— То же самое, — отвечает Эйден. — Мой адвокат говорит, что я в порядке.
— И ты бы всё это знала, если бы пришла сюда, а не сбежала с Ви той ночью.
— Значит… то, что я сделала, было напрасно, — понимаю я. — В течение последнего месяца я пыталась защитить вас и… ну, тогда какого чёрта вы не открылись публике, если вам было всё равно?
— Ну, мы думали, что ты, возможно, поняла, что пара футболистов была недостойна тебя, и что ты не хотела бы привлекать больше внимания к этому инциденту, — произносит Ной.
— С чего бы мне думать, что вы не достойны… Ох-х-х. Моя мать.
— К нам действительно приходила Первая Леди, — признаётся Эйден.
— Хорошо. Я даже не знаю, что сказать. — Я не могу ясно мыслить, когда стою так близко к ним — вдыхаю их запах, почти касаюсь их — и всё, что я хочу, чтобы они подняли меня, отнесли обратно в дом и оставались там ещё на тридцать дней.