— Я не лапал тебя, — начинаю я в свою защиту.
Её рука сжимает платье вокруг груди — той самой груди, которую я только что обхватывал. Я смотрю вниз, потому что теперь не могу перестать думать о её сиськах. Когда она заявляет, румянец на щеках девушки усиливается, а глаза расширяются.
— Твои руки были на груди.
— Мэм, Секретная Служба задержит и…
— Подождите, задержит меня? — я был хорошим мальчиком и стоял неподвижно, пока агенты Секретной Службы обыскивали меня, но задержать меня за то, что было явно грёбанным несчастным случаем? Мне так не кажется. — Я наступил на твоё платье, но вся фигня с груди-лапаньем была действительно твоей виной, а ней моей, милая.
— Милая?! — она выпрямляется, становясь выше, пока приближается ко мне. Один из агентов поднимает руку, чтобы разделить нас, но она отмахивается. — Я могу справиться с агрессивным алкоголиком, Брукс.
— Агрессивным алкоголиком? — спрашиваю я, ощетинившись. — Во-первых, я не пьян. И то, что я прав, не значит, что я агрессивный.
— Потому что ты прав? Так это были не твои руки на моей груди?
— Послушай, милая. Я не хожу и не лапаю женщин. Я случайно наступил на твоё платье, но ты упала на меня. И эта вспышка сработала, потому что кто-то фотографировал, поэтому я поднял руки, чтобы защитить твои сиськи от фотографий. Как джентльмен.
— Как джентльмен? — визжит она.
— Верно. Я даже не прикасался к твоим сиськам. Нет, пока ты не поддалась вперёд и не попала в мои руки. Это были твои действия, не мои.
— Ты, должно быть, шутишь, — начинает она. Затем паника появляется на её лице, и она останавливается. — Кто сделал эту фотографию? — она смотрит на Брукс и Дэвис. — Очевидно, что от фотографий необходимо избавиться… О, Боже. Мой отец будет здесь с минуты на минуту. Он просто взбесится.
Её отец. Президент Соединенных Штатов.
— Я позабочусь о репортёре, — выпаливаю я. Последнее, что мне нужно — это фото, на котором я лапаю дочь Президента, распространяющееся в желтой прессе. Я мог бы распрощаться с потенциально прибыльным контрактом. — Он вышел через парадную дверь. Он не мог далеко уйти.
Один из агентов поднимает руку, чтобы остановить меня.
— Сэр, вы должны остаться здесь.
Да, точно.
— Думаю, что смогу позаботиться о грёбанном репортёре, — рычу я. — Если ты не хочешь продолжать допрашивать меня, трогал ли я её сиськи нарочно.
Агент Секретной Службы смотрит на меня, её выражение лица нечитаемое.
— Серьёзно? — я смотрю на дочь Президента.
— Отпусти его, — произносит девушка. Агент вопросительно смотрит на неё, и она качает головой, вздыхая. – Лапанье… это произошло случайно.
По крайней мере, она это признала. Как будто я нарочно лапаю девушку, не говоря уже о дочери Президента.
Я ухожу вслед за репортёром. Сейчас я уже представляю заголовки газет — Футболист Нападает На Дочь Президента. Чёрт, может ли эта ночь стать еще хуже?
7
Грейс
— Боже, может ли эта ночь стать лучше? — Ви стоит передо мной в приватной комнате здания, где проходит мероприятие, с иглой и ниткой в руке, пришивая обратно бретельки к моему платью. К счастью для меня, у Ви всегда была склонность к дизайну одежды, и она носила в сумочке швейный набор «для модных чрезвычайных ситуаций». Её умение обращаться с иглой и ниткой пригодились ни один раз, и эта девочка может творить волшебство с помощью маленькой клейкой ленты.
— Ты что, с ума сошла? Лучше? Что вообще на этом свете может сделать эту ночь хуже?
— Не знаю. Давай посмотрим… Попытка убийства? Кто-то подавился стейком за ужином? Автомобильная авария? Отравление? Ты наклоняешься над свечой, и твои волосы загораются?
— Это был риторический вопрос. Ты немного странная сегодня.
— Это презент. — Ви пожимает плечами. — О, и вот ещё один.
— Ещё одна причина смерти?
— Конечно, нет. Ещё одна вещь, которая может сделать эту ночь хуже.
Я тяжело выдыхаю.
— Какая?
— Если бы это был не Ной Эшби, который сорвал с тебя платье и прикоснулся к твоим сиськам. Если бы это был сенатор Ричардс — всё было бы намного хуже…
Я чуть не задохнулась. Сенатор Ричардс приближался к восьмидесяти и имел репутацию человека сильно распускающего руки. Он также был извращенцем в равной степени пересекающий взгляды разных партий и вызывающий отвращение практически у каждой женщины с Холма.