Они пошли гулять в поле, к реке. Сухареву было одновременно и плохо, и очень хорошо.
— Папой назвал.
Он бродил вдоль реки и грозил кулаком полной луне:
— Дура!..
Его мотало, как на палубе в шторм, и вполне естественно, что он свалился в небольшой овражек. Да очень неудачно — ударился головой о корягу, потерял сознание и сунулся лицом прямо в воду неглубокого ручейка, буквально через десять метров впадавшего в реку. Захлебнулся. А белая луна невозмутимо смотрела на эту картину сверху, с неба, и снизу, из реки.
Тишка был рядом. Когда лицо хозяина неожиданно скрылось под водой, он взвыл и схватил зубами каблук сухаревского ботинка. Он помнил тот свой щенячий день, когда пацаны бросили его в реку. Под водой было плохо, нельзя дышать. Упираясь всеми своими четырьмя мощными лапами и рыча от напряжения и злости, он принялся тянуть человека вверх по склону овражка. Но, хотя он и был очень сильный, его сил хватило только на то, чтобы вытащить голову Сухарева из воды, больше он, как ни старался, ничего не мог сделать, только ботинки хозяину зря изорвал. Тогда он начал изо всех сил лизать хозяину уши, шею и затылок, остервенело лаял, а в спину довольно чувствительно бил лапами. И то ли от этих бешеных усилий, то ли оттого, что Сухарев лежал головой вниз, а ногами вверх по склону — вода вытекла из его лёгких. Сухарев сильно вздрогнул и закашлялся. Тишка ополоумел от радости. Вскоре Сухарев начал отбиваться от него:
— Ну, всё, хватит, хватит, фу. Хороший, хороший щенуля. Пошел к чёрту, целоваться мне с тобой!..
Тишка после этого случая резко повзрослел, если раньше при взгляде на него каждый понимал, что это очень большой щенок, то теперь все стало иначе: это был молодой, сильный, умный пёс. Щенячий жирок окончательно сошёл с него, заменившись мускулами житейского опыта.
Дмитрий Иванович Сухарев тоже успокоился, более не волновался ни о чём, словно важный вопрос, издавна донимавший его, был решён окончательно, оставалось только действовать. Но торопиться тут не следовало, и вообще торопиться не следует никогда, все придёт вовремя. Дмитрий Иванович снова начал бриться, привел себя в человеческий вид. В лесу он больше не ночевал, да и холодно уже было, август подходил к концу. Работы ему оставалось меньше чем на два месяца. Он исполнял свою работу по-прежнему неукоснительно и аккуратно. Начальству не к чему было придраться.
Так что в конце октября, пригнав стадо на ферму в последний раз, он очень хорошо, почти дружески поговорил с директором, получил обещанную зарплату и премию, а также приглашение поработать в следующем сезоне. Обещал подумать. Накупил в магазине разных деликатесов, взял чекушку водки. Угостил бабушку, у которой квартировал, сам поел как следует и выпил, да засветло лёг спать.
— Завтра нам рано вставать, Тихон.
Утро было солнечное, но туманное. Они вышли в поле, и их глазам предстала чудесная картина, которую довелось однажды видеть Тишке в прошлом году, когда он ещё сидел на цепи. Туман в той стороне, где поднималось солнышко, был словно из хрусталя. Траву покрывал серебристый иней. В двадцати шагах уже ничего нельзя было разглядеть, так ярко сияло солнце, расходясь по мельчайшим капиллярам влаги, пронизывающим воздух. Свет шёл по этому оптоволокну и словно заряжал своей энергией всё вокруг. Бесконечное сияние и блеск, какие-то многомерные нимбы стояли вокруг человека и собаки, когда они вышли в путь.
Сбылась мечта Тишки.
Он неторопливой побежкой двигался чуть впереди хозяина, разведывая дорогу. Дмитрий Иванович шёл за ним с рюкзаком, наброшенным на плечо. Иногда он подносил правую ладонь козырьком к глазам, пытаясь разглядеть что-нибудь впереди. Но это было бесполезно. Их путь лежал прямо в сторону восходящего солнца.
Бабушка, у которой квартировал Сухарев, проследила, как он неторопливо исчез, рассеялся в этом солнечном океане. И больше никто не видел Дмитрия Ивановича Сухарева и его пса Тишку.
Потом, после всего
Они влезли в автобус мокрые до нитки и почти весёлые. А так и бывает на похоронах: закопали человека, и, вроде, легче стало.
По крыше автобуса грохотал сильный ливень, такой нечасто выпадает в жизни, тем более при смерти.
У всех ботинки ещё были жёлтые. Не отмытые от кладбищенской глины и песка.
Ливень смял прощание, всё пришлось делать быстро. спешно вынимали из автобуса гроб, тащили через узкие проходы среди могил к той, свежеоткопанной. С севера заходила тяжкая туча, страшно становилось, удастся ли всё сделать по-человечески.
Но успели, сказали несколько прощальных слов, и тут на лицо лежащего упали первые крупные капли. Словно тёмная краска легла на розовое — вода начала смывать грим, сын лежащего почти закричал: «Закрывайте!»