Саня плюёт им вслед. Докуриваем и идём обратно.
Саня очень скоро набирается до полного бесчувствия. Мы отводим его в комнату, на постоянное место. Он ложится, складывает руки на груди. Я собираюсь уже уходить, и вдруг он открывает глаза, пристально смотрит.
— Городские, а-а-а.
И после этого немедленно начинает храпеть.
Баян стоит рядом на табуретке, мехи его плотно сжаты.
Выпиваем втроём ещё. Картошка в сковороде уже почти кончилась, тётка Нюра отскребает вилкой поджарку для меня.
— Ешь, ешь, здесь самое вкусное. В армии-то, поди, жареной и не ели, пюре одно.
— Да, пюре.
И капуста была совсем не такая. Эту вот капусту — твердую, прозрачную, словно хрустальную, сдобренную подсолнечным маслом и ложкой сахарного песку — можно есть сколько угодно. Водки с такой закуской можно выпить ведро.
Тётка Нюра уходит с кухни.
Тонька сидит, положив ногу на ногу. Локтем оперлась на край стола, смотрит на меня с какой-то странной улыбкой.
— Ну, чего ты, мать?..
— Да просто смешной ты. Молоденький совсем. Усы вон у тебя какие мягкие. Дай потрогаю.
Она прикасается к моему лицу кончиками пальцев, и от этого лёгкого движения меня бросает в жар. Дёргаю головой.
— Сама-то, что ли, сильно взрослая.
— Да уж повзрослей тебя!
— Ну, давай тогда выпьем ещё.
— Ты бы не пил больше. В бане развезёт совсем. Полежи немного в комнате, отдохни.
— Засну я, если лягу.
— Тогда выйди на крыльцо, там прохладно.
Иду курить и снова вижу тех двух девушек, которые идут мимо дома — теперь уже в обратную сторону.
— Привет! — кричит мне та рыжая.
— Привет!
— Чо делаешь?
— Да ничо. Курю вот.
— Угостил бы!
— Дак и ты б меня угостила чем!..
Они смеются и уходят дальше. На улице медленно темнеет. Я знаю, что этот короткий сумрачный час скоро закончится, и на деревню ляжет долгий осенний вечер, ничем не отличимый от ночи.
Прохладный воздух делает своё дело, голова вроде бы немного проясняется.
В доме тётка Нюра брякает на стол пачку патронов. Нашла всё-таки.
— Вот тебе и боеприпасы, солдат. Давай завтра с утра, чтобы разделать успеть.
А Тонька приносит из комнаты какие-то белые тряпки.
— Бельё. Попаришься — наденешь.
— Да зачем, у меня и своё чистое.
— После бани положено свежее надевать.
— Ладно.
Раньше баня казалась мне огромным деревянным домом. Теперь это сморщенная старая избушка с крошечным предбанником и маленькой парилкой, где на полках едва может поместиться пара человек.
Раздеваюсь в предбаннике. Здесь горит маленькая тусклая лампочка, от которой в закопчённом помещении словно ещё темнее, и какое-то вязкое давление ощущается со всех сторон.
Завешиваю окошко, снимаю с себя всё до нитки и лезу в парилку, плотно прикрыв за собой дверь. Пока ещё здесь не очень горячо. Выплёскиваю на камни немного квасу, заботливо приготовленного Тонькой. Вот, вот оно, блаженство-то.
Тесно и сумрачно, старые широкие доски, много раз набиравшие воду и много раз её терявшие, слегка перекошены. Выливаю на каменку воды, жду, когда сверху спустится горячий клуб пара. Веники замочены давно. Беру их и слегка разгоняю влажный воздух внутри парилки.
Я пьян, но не так, чтобы упасть — нет, наоборот, мне весело. И при этом как-то грустно. Наверное, малолетний тёзка, подпивающий остатки водки, меня так смутил, да и его мрачный папаша тоже. Единственное светлое, радостное пятно в этой здешней жизни — Тонька, да и она вот тоже, смотри. ну ладно.
Слегка хлещу веником по ногам. Пар хорош. Сильно размахнуться тут невозможно, но и незачем. Пришлёпываю мокрыми тяжёлыми листьям горячий воздух к коже. Ох, славно. Научился париться в армии, где была своя вот такая банька.
Один раз у нас старослужащие зазвали париться молодого и ради смеха столкнули его с верхней полки прямо на раскалённые камни. После этого он заикаться стал. Вот, и такое тоже бывало.
Присаживаюсь немного отдохнуть. Пот уже пошёл, всё тело чешется. Сейчас, маленько посижу и разойдусь как следует.
Кто-то возится в предбаннке.
— Кто там?.. Саня, ты, что ли?
— Это я.
Тонька!
— Тонька, ты чего?
— А париться-то?
— Эй, я же голый тут сижу.
— Ясно, не в фуфайке!
Дверь распахивается, и появляется Тонька, тоже совершенно голая. Правда, слегка прикрывается веником.