Батя потом спросил меня, кто убрал стул: я или кто другой.
— Не я.
Батя кивнул.
По биологии я схлопотал «тройку» за четверть. Это была моя первая тройка за четверть. До того я всегда был или отличником, или твёрдым хорошистом. И вот теперь стал, видимо, нехорошистом.
Я плакал, когда открыл дневник на последней странице, честное слово. Рыдал в парту. Словно потерял навсегда что-то бесценное.
Потом «тройки» стали привычны, и я с недоумением и стыдом вспоминал эти слёзы..
И было ещё много безобразных сцен в классе. Училка всё время напоминала о моём мифическом преступлении. Однажды сказала так:
— Если ты не виноват, тогда пусть встанет тот, кто это сделал, и честно скажет. Вот сейчас мы и посмотрим, какие у тебя друзья. Почему же до сих пор никто не признался, а?
Мне тоже, конечно, было интересно, кто отодвинул проклятый стул, и я даже подозревал, что это Кузьма, и даже — что он сделал это не случайно, а намеренно. Он всегда вёл с биологичкой войну, еле-еле тянул по её предмету на три с минусом, чуть не каждый день ругался с ней. Оба получали от этих стычек большое удовольствие…
Я краем глаза держал Кузьму. Он улыбался, прячась за спину Игоря Терехова. Пригнулся к парте и тихонько, шкодливо так ржал. Если у меня и были ещё какие-то сомнения, то теперь они совершенно рассеялись.
Никто, понятно, не встал и не сознался.
— Вот, — торжествующе сказала биологичка, — вот чего стоишь ты сам и все твои друзья.
Через несколько лет я закончил школу, меня забрали в армию — осенью, сразу после моего восемнадцатого дня рождения. И я попал служить в Северную Группу Войск, в Польшу.
Поначалу было трудно. И время тянулось медленно. Об этом мне не хочется вспоминать.
Я отслужил год, вырос до «черпака». Стало полегче. Иногда можно было и расслабиться. Уйти из столовой позже роты, например. Никуда не торопясь. «Пупки», привезенные несколько дней назад, под командой сержанта уже печатают шаг новыми нерастоптанными сапожищами и орут во всё горло песню — надо думать, для лучшего пищеварения. А ты спокойно выскребаешь из тарелки остатки пресной каши, дожёвываешь поролоновый польский хлеб, допиваешь несладкий чай, делая вид, что тебе плевать — еда для «черпака» не имеет особого значения. Поправляешь ремень, разглаживаешь за поясом складки «хэбэ». Надеваешь пилотку. И не торопясь идёшь по полку, лениво отдавая честь встречным офицерам. Бледное польское солнце обещает прохладный вечер. Приятно знать, что эта страна покорна тебе.
Лепота…
Только домой очень хочется.
И вот однажды сижу я со своими ребятами в столовой. Вдруг к нашему столу приближается незнакомый «пупок», мнёт в руках пилотку. Его синеватая, наголо остриженная голова бугрится неровностями, алеет свежими царапинами.
— А вы не Алексей Седов будете? — спрашивает он, робко улыбаясь. Тут я начинаю понимать, что лицо его мне не вовсе незнакомо, на глубине памяти заколыхалась какая-то расплывчатая придонная муть.
— Да, — говорю, замирая от предчувствия.
— А мы с вами в одном классе учились… Ой, это нас! — сказал «пупок» и опрометью побежал на зов послеобеденной команды «Стройся!» Строилась разведрота.
У меня ком в горле застрял.
Я долго пытался найти земляка в Польше. Мечтал! Но за целый год во всей дивизии почему-то появился лишь один парень из Вологды. А от Вологды до Ярославля всё-таки далеко.
И тут вдруг целый одноклассник!
Я долго вспоминал, как же его зовут. Год в армии отшибает память начисто. Иногда не помнишь, как и тебя-то зовут.
Наконец осенило: Серёга это Кузьмин, Кузьма!
Почему именно он?!
И ведь угораздило же в разведку! Там настоящая вешалка. В полку ходили слухи о том, как их готовят: иногда несколько раз за ночь поднимают по тревоге — и кросс с полной выкладкой. В любую погоду.
Я тут же взял у ребят деньги, сколько у кого было, пошёл в магазин, купил там печенье, шоколад…
Дневальный разведроты долго не хотел вызывать мне Кузьму из расположения. Подумаешь, какого-то «пупа»… много чести.
— Они готовятся к завтрашнему смотру.
— Мне на две минуты.
— Зачем?
— Одноклассник.
Дневальный завистливо вздохнул: повезло.
— Откуда?
— Ярославль.
— А архангельских «пупов» не было, не знаешь?
— Не знаю.
— Ладно, — сказал дневальный и громко крикнул:
— Рядовой Кузьмин, на выход!
Кузьма появился почти мгновенно, слегка встревоженный. Увидел меня — расцвел.
Пошли в курилку.
— Я тебе тут пожрать немного принёс.