— Ладно, — мужик, как ни старался, не смог удержать улыбки предвкушения, показав черную дыру на месте выбитого во вчерашней драке переднего зуба. — Значит, в пятницу жду тебя в это время. Как раз будет, чем выходные отметить. Сам понимаешь, надо. Уж не обмани.
Сухарев кивнул, напоследок ещё раз потрепал Тишку за ухо и направился по своим делам.
В деревне его уже ждали, и всё там устроилось как нельзя лучше. Сухареву отвели комнату в доме у какой-то глухой старой бабушки, целые дни проводившей в огороде среди своей рассады. То есть, с праздными разговорами приставать никто не должен был. Дмитрий Иванович выслушал напутственный рассказ директора о некоторых особенностях предстоящей работы, бегло осмотрел коров, поговорил с доярками и ушел взглянуть на пастбище. Домой в город он добрался только к вечеру, здорово устал с непривычки, но голова его была занята вовсе не мыслями о предстоящей работе. Главная мысль у него была одна: кажется, теперь у меня есть собака.
Раньше, когда он ездил по командировкам, собаки у него быть не могло, заниматься с ней было бы некому. Да и прежде тоже. В детстве, как он ни просил, родители не купили ему собаку. После армии он собирался завести себе овчарку, даже имя ей заранее подобрал: Альма. Но внезапно женился, и вместо овчарки у него появилась Ирина. Ей собака была без надобности, в умении лаять она сама неплохо преуспевала, к тому же пошли дети. нужно было зарабатывать деньги, Сухарев устроился экспедитором на завод, неделями не бывал дома, и семейная жизнь от этого довольно скоро дала трещину. Ирина была ревнива — ладно бы по делу, а то просто так. В общем, они расстались, Сухарев исправно платил алименты, по воскресеньям гулял с детьми в парке, но всё равно дети выросли чужими людьми, и теперь он с ними почти не виделся.
Так и прошла жизнь без собаки. Кто мог знать, что именно об этом он будет сожалеть на склоне лет больше всего…
Когда странный человек ушел, Тишка улёгся на прежнее место и в прежней позе. Он думал, что скоро уснёт, но через полминуты зачем-то вскочил и уставился вдоль дороги, в ту сторону, куда ушел этот человек. Тишка постоял так немного, слегка помахивая хвостом, а потом тихонько заскулил. Этого никто не слышал, пёс несколько раз принимался жалобно скулить и снова замолкал. Ему было сейчас очень плохо. Человек разбудил в нём непонятную надежду, и Тишке было страшно и тоскливо от того, что эта надежда, скорее всего, не сбудется. Лучше бы он не проходил здесь, не трепал его за ухо и не говорил никаких ласковых, ободряющих слов.
— Ну вот, Тишка-Етишка, скоро новая жизнь у тебя начнётся, — Серёга Захаров стоял на крыльце и, прищурившись, разглядывал его сквозь сигаретный дым. — Надо бы тебя подкормить, а то ещё раздумает этот малахольный.
Он налил Тишке усиленную порцию баланды, в которой даже оказалось несколько кусочков говяжьих жил и большая сахарная кость. Пёс, разумеется, всё это охотно съел. А потом что-то опять загрустил, плоско улёгся на бок в тени забора, вытянув лапы, и, если смотреть на него сверху, был очень похож на небольшого игрушечного коня, на котором в детстве качался беззубый Серёжа Захаров, стремительно подвигаясь в лихую кавалерийскую атаку. На голове его, помнится, был тогда красноармейский шлем-будёновка, а в руке пластмассовая сабля.
— Смело мы в бой пойдем!.. — гундосо пропел мужик. — А может, не отдавать тебя, Тихоня? Кто его знает, что за человек-то. Может, он туберкулезник, я слышал, они собачье мясо специально едят…
Но тут же, вспомнив о деньгах, он мотнул головой:
— Не, не похож. Просто понравился ты ему, вот и всё. Вон ты какой хороший-то у нас: здоровый, лохматый, — мужик погладил собачий бок, и Тишка удивленно глянул на него, приподняв голову. — Да и нечего тебе здесь делать, ёптырь.
Мужик встал, отряхнул руки и быстро ушёл, насвистывая себе под нос нечто кавалерийское.
Это странное поведение тюремщика ещё больше укрепило Тишку в мысли, что не за горами какие-то существенные перемены в его жизни. Но всё равно ему было до того плохо, что даже нос сделался сухим, и Тишка почти беспрерывно чесался. Совсем зажрали эти проклятые блохи!..
Прошло несколько долгих дней. Солнышко прибывало и грело все жарче. Высунулась из земли трава. Тишка щипал её свежие побеги, набирая потерянные за зиму витамины. Полетели мухи, бабочки, комары. Природа оживала на глазах. Всё вокруг было свободным, наглым и жадным, всё вокруг плодилось, размножалось и весело пожирало друг друга. И только Тишка уныло сидел на короткой железной цепи. У него была лишь его будка, его миска и очень маленькая надежда на освобождение. И надежда эта всё уменьшалась в размерах.