— Здравствуй, сын.
— Здравствуй, батя.
Прошли к столу, сели.
— Загулял ты чего-то, по молодухам бегаешь, видно, — сказал Пётр. — Полночи тебя жду.
— Какие там гуляния. Вон с собакой в лесу сидел, картошку пёк. Если б знал, что ты приедешь.
— Да ладно, шучу я, — сказал Пётр.
— Ладно. Как мать-то?
— Ничего, как всегда. Болеет. Ругается.
— Понятно.
— Дело есть, батя. Давай выпьем.
— Ну, давай.
Выпили.
— Говори, не стесняйся. Чем смогу, помогу, — сказал Дмитрий Иванович.
— Да, помощь твоя потребуется. Деньги мне нужны, батя. Много денег. И срочно.
— Дело свое открывать хочешь, что ли?
— Нет, батя, нет. Все гораздо хуже. На счётчик меня поставили.
— Это как — на счётчик?..
— Ну, так. тебе лучше и не знать, раз не знаешь. В общем, накрутка идёт за каждый просроченный день. Денег я много должен, и негде взять.
— А кому должен-то?
— А вот это тебе совсем лучше не знать. Очень серьёзные люди, с ними шутить нельзя. Если не отдам деньги с процентами, меня просто убьют. Вот такое дело.
Дмитрий Иванович задумался.
— Денег-то у меня на книжке не очень много. Слушай, а если твою машину продать?..
— Она копейки стоит. Да не волнуйся, её я тоже, конечно, продам. Всё уже продал. Последняя надежда осталась — на тебя, на твою квартиру. Нашу.
Пётр был прописан в квартире Сухарева. Юридически имел право на половину жилплощади. Но теперь претендовал на всё.
— Так много денег? — удивился Дмитрий Иванович. — Что ж ты сделал-то?..
— Батя, не рви сердце. Сам знаю, что дурак. Но вот такая ситуация сложилась. Или-или.
— Ладно, — сказал Сухарев. — Если тебе это действительно поможет, забирай квартиру, продавай. А то, знаешь, у меня один майор знакомый есть в «сером» доме — он не поможет ли?..
— Батя! — воскликнул Пётр с болью в голосе. — Ну что ты такое говоришь? Ты хоть представляешь, в какой стране ты живешь?..
— Ладно, ладно, — послушно кивнул Сухарев, — понятно. Забирай. А я проживу, ничего. У меня здесь вон работа, жильё вполне нормальное. Не пропаду. Забирай, сын, ничего страшного.
— Давай ещё выпьем.
— Ну, давай.
Выпили.
— Что же ты не ешь? — спросил Пётр. — Ты бы хоть поел. Смотри, сколько я тебе всего привёз.
— Да не хочу я, наелся уже. Тяжело будет. Ты давай сам закусывай, ты ведь за рулём.
— Ладно, ладно, знаю. Батя, надо документы подписать.
— Давай подпишу.
Сын достал толстую пачку документов, и Дмитрий Иванович расписался там, где нужно было.
— Ну вот, — сказал он, отдавая сыну ручку, — теперь всё твоё. Лишь бы это тебе помогло. А так, не знаю, если что — зови, с ружьём приеду, будем отстреливаться. Ничего, прорвемся, сын.
— Теперь это не понадобится. Урегулирую быстро. Спасибо тебе, батя.
— Матери-то привет передавай.
— Передам. Надо ехать мне, батя.
— Езжай, только аккуратнее, ты всё-таки выпивши слегка.
— Ночью нет никого.
Они вышли на крыльцо. Там сидел Тишка и дружелюбно помахивал хвостом.
— Это, что ли, собака-то твоя, батя?
— Да, вот, Тихон Иваныч, собственной персоной.
Пётр погладил Тишку между ушей.
— Красивый.
— Красивый…
Полная самодовольная луна белым камнем нависла в прозрачном воздухе над их головами.
— Вот как это так, — сказал Пётр, разглядывая её, — вот висит она там, висит — и не падает. Странно.
— Так ведь дура она, вот и всё, — сказал Дмитрий Иванович. В голове у него довольно сильно шумело от выпитого и от переживаний, да давление разгулялось некстати.
Пётр повернул к отцу мокрое от слёз лицо.
— Прости меня, папа.
— Это ты меня прости. И не думай, Петя, — сказал старший Сухарев. — Со мной ничего не случится. Всё будет нормально. Главное, чтобы ты там урегулировал всё.
— Урегулирую, папа.
— Ну, поезжай.
Они обнялись, Пётр сел в машину и уехал.
— Вот, Тишка, — сказал Дмитрий Иванович. — Первый раз за тридцать лет меня папой назвал.
Он тоже заплакал, с непривычки кривя губы.
— Тридцать лет.
Тишка встал на задние лапы, а передние положил хозяину на грудь и принялся слизывать ему слёзы со щёк.
— Да. А понимаешь ли ты, дурачок, что нам теперь некуда возвращаться? Некуда отступать нам, у тебя нет будки, у меня квартиры. Ничего-то у нас вообще нет. Мы с тобой вот здесь, и больше нигде. Некуда нам отступать. Ничего ты, дурень, не понимаешь. Пойдём-ка погуляем, надо проветриться, а то скоро на работу, а я тут пьяный.